A theme of the age, at least in the developed world, is that people crave silence and can find none. The roar of traffic, the ceaseless beep of phones, digital announcements in buses and trains, TV sets blaring even in empty offices, are an endless battery and distraction. The human race is exhausting itself with noise and longs for its opposite—whether in the wilds, on the wide ocean or in some retreat dedicated to stillness and concentration. Alain Corbin, a history professor, writes from his refuge in the Sorbonne, and Erling Kagge, a Norwegian explorer, from his memories of the wastes of Antarctica, where both have tried to escape.
And yet, as Mr Corbin points out in "A History of Silence", there is probably no more noise than there used to be. Before pneumatic tyres, city streets were full of the deafening clang of metal-rimmed wheels and horseshoes on stone. Before voluntary isolation on mobile phones, buses and trains rang with conversation. Newspaper-sellers did not leave their wares in a mute pile, but advertised them at top volume, as did vendors of cherries, violets and fresh mackerel. The theatre and the opera were a chaos of huzzahs and barracking. Even in the countryside, peasants sang as they drudged. They don’t sing now.
What has changed is not so much the level of noise, which previous centuries also complained about, but the level of distraction, which occupies the space that silence might invade. There looms another paradox, because when it does invade—in the depths of a pine forest, in the naked desert, in a suddenly vacated room—it often proves unnerving rather than welcome. Dread creeps in; the ear instinctively fastens on anything, whether fire-hiss or bird call or susurrus of leaves, that will save it from this unknown emptiness. People want silence, but not that much. | Всех людей нашего времени, по крайней мере жителей развитых стран, объединяет одно: они мечтают о тишине и не могут её найти. Рокот машин, непрестанное дребезжание телефонов, объявления в автобусах и поездах, телевизоры, вещающие на пустые офисы, — мы окружены бесконечным потоком звуков, который постоянно нас отвлекает. Человечество истощило себя шумом и в поисках покоя отправляется в дебри лесов, на берега океанов или в забытые всеми селения, чтобы посвятить всё своё время практикам безмолвия и медитации. Историк Ален Корбен нашёл прибежище в Сорбонне, где и работает над своими книгами, а норвежский исследователь Эрлинг Кагге — в своих воспоминаниях о ледяных пустынях Антарктиды. И всё же Корбен в своей книге «История тишины: от Возрождения до сегодняшних дней» (A History of Silence: From the Renaissance to the Present Day) отмечает, что, вероятно, шума в нашем мире стало ни чуть не больше. До появления машин городские улицы были заполнены лязганьем копыт и стуком деревянных, обитых металлическим ободом колёс. До добровольного отшельничества с мобильным телефоном в руке люди не переставая разговаривали друг с другом в автобусах и поездах. Продавцы газет не смотрели безмолвно на лежащую рядом стопку бумаги, а изо всех сил зазывали новых покупателей, как и продавцы вишни, фиалок или свежей макрели. У подъездов театров и опер не прекращались споры и восторженные ликования. Даже в деревнях не смолкали песни работающих в поле крестьян. Теперь там уже никто не поёт. Что действительно изменилось, это не шум, на который сетовали люди и прошлых столетий, а то, как охотно мы на него отвлекаемся, пытаясь избежать тишины. И это порождает другой парадокс: когда тишина всё-таки воцаряется — в чаще соснового леса, голой пустыне или внезапно опустевшей комнате, — мы встречаем её не с радостью, а с беспокойством. Страх начинает заполнять сердце. Ухо пытается зацепиться за малейшие звуки, будь то потрескивание поленьев в камине, пение птиц или шелест листьев, чтобы уберечь нас от неизвестности, которую таит в себе эта пустота. Люди хотят тишины, но они совсем её не жаждут. |