A theme of the age, at least in the developed world, is that people crave silence and can find none. The roar of traffic, the ceaseless beep of phones, digital announcements in buses and trains, TV sets blaring even in empty offices, are an endless battery and distraction. The human race is exhausting itself with noise and longs for its opposite—whether in the wilds, on the wide ocean or in some retreat dedicated to stillness and concentration. Alain Corbin, a history professor, writes from his refuge in the Sorbonne, and Erling Kagge, a Norwegian explorer, from his memories of the wastes of Antarctica, where both have tried to escape.
And yet, as Mr Corbin points out in "A History of Silence", there is probably no more noise than there used to be. Before pneumatic tyres, city streets were full of the deafening clang of metal-rimmed wheels and horseshoes on stone. Before voluntary isolation on mobile phones, buses and trains rang with conversation. Newspaper-sellers did not leave their wares in a mute pile, but advertised them at top volume, as did vendors of cherries, violets and fresh mackerel. The theatre and the opera were a chaos of huzzahs and barracking. Even in the countryside, peasants sang as they drudged. They don’t sing now.
What has changed is not so much the level of noise, which previous centuries also complained about, but the level of distraction, which occupies the space that silence might invade. There looms another paradox, because when it does invade—in the depths of a pine forest, in the naked desert, in a suddenly vacated room—it often proves unnerving rather than welcome. Dread creeps in; the ear instinctively fastens on anything, whether fire-hiss or bird call or susurrus of leaves, that will save it from this unknown emptiness. People want silence, but not that much. | Одним из насущнейших вопросов, по крайней мере в развитых странах, становится желание людей побыть в тишине, чаще всего безуспешное. Рев автомобилей, беспрестанный перезвон телефонов, объявления в автобусах и поездах, телевизоры, вечно бубнящие даже в пустых офисах — всё это наваливается на нас со всех сторон и постоянно отвлекает. Человечество изнемогает от шума и жаждет тишины — будь то на природе, на берегу океана или в специальных местах, где можно побыть в тишине и помедитировать. Профессор истории Алан Корбин и норвежский исследователь Эрлинг Кагге рассказывают о своих попытках сбежать от назойливого шума — в уединенное пристанище в Сорбонне и ледяные пустыни Антарктиды. Однако, как замечает г-н Корбин в своей работе «История тишины», сейчас шума, пожалуй, не больше, чем было до этого. До изобретения резиновых колес на мощеных брусчаткой улицах оглушительно грохотали обитые жестью колеса и лошадиные подковы. До появления мобильных телефонов, в которые сейчас погружены все пассажиры общественного транспорта, в автобусах и поездах постоянно слышались громкие разговоры. Продавцы газет не стояли молча со своим товаром, а рекламировали его изо всех сил, наравне с торговцами черешней, фиалками и свежей скумбрией. Из драматических и оперных театров доносились громкие крики ликования и улюлюкание. Даже за городом повсюду были слышны песни крестьян, работающих в поле. Теперь их уже не услышишь. Произошедшие изменения связаны не с самим уровнем шума — в прошлые века на него жаловались не меньше — а с тем, что он теперь отвлекает нас даже там, где должна бы царить тишина. Здесь возникает новый парадокс: там, где тишина все же царит — в сосновом бору, безлюдной пустыне, опустевшей комнате — она оказывается скорее пугающей, чем желанной. Человека охватывает страх. Слух инстинктивно ищет какую-нибудь зацепку — треск огня, пение птицы или шелест листьев — которая поможет скрыться от этой пугающей пустоты. Люди жаждут тишины, но не очень сильно. |