A theme of the age, at least in the developed world, is that people crave silence and can find none. The roar of traffic, the ceaseless beep of phones, digital announcements in buses and trains, TV sets blaring even in empty offices, are an endless battery and distraction. The human race is exhausting itself with noise and longs for its opposite—whether in the wilds, on the wide ocean or in some retreat dedicated to stillness and concentration. Alain Corbin, a history professor, writes from his refuge in the Sorbonne, and Erling Kagge, a Norwegian explorer, from his memories of the wastes of Antarctica, where both have tried to escape.
And yet, as Mr Corbin points out in "A History of Silence", there is probably no more noise than there used to be. Before pneumatic tyres, city streets were full of the deafening clang of metal-rimmed wheels and horseshoes on stone. Before voluntary isolation on mobile phones, buses and trains rang with conversation. Newspaper-sellers did not leave their wares in a mute pile, but advertised them at top volume, as did vendors of cherries, violets and fresh mackerel. The theatre and the opera were a chaos of huzzahs and barracking. Even in the countryside, peasants sang as they drudged. They don’t sing now.
What has changed is not so much the level of noise, which previous centuries also complained about, but the level of distraction, which occupies the space that silence might invade. There looms another paradox, because when it does invade—in the depths of a pine forest, in the naked desert, in a suddenly vacated room—it often proves unnerving rather than welcome. Dread creeps in; the ear instinctively fastens on anything, whether fire-hiss or bird call or susurrus of leaves, that will save it from this unknown emptiness. People want silence, but not that much. | В наше время — по крайней мере, в развитых странах — все только и говорят о том, что люди жаждут тишины и не могут ее найти. Рев автомобильных моторов, несмолкающие сигналы мобильных, объявления дикторов-автоматов в транспорте, орущие даже в пустых кабинетах и комнатах телевизоры — всё это отвлекает и постоянно давит на уши. Человечество мучается шумом и желает ровно противоположного — тишины. Ее ищут на природе, в открытом море и уединенных местах для обретения покоя и концентрации. Историк Ален Корбен пишет в тиши Сорбоннского университета, а норвежский исследователь Эрлинг Кагге — вспоминая о ледяных пустынях Антарктиды. Оба они пытались сбежать в поисках покоя. При этом, как указывает Корбен в своей работе «История тишины», шума в мире, похоже, не прибавилось. До появления пневматических шин городские улицы полнились оглушительным звоном металлических ободьев и подков о брусчатку. До того, как все с головой нырнули в мобильники, в поездах и трамваях стоял шум и гвалт. Продавцы газет не сидели молча в тиши ларьков, а расхваливали свой товар во всё горло, перекрикивая лавочников, цветочниц и продавцов рыбы. В театрах и операх одобрительно кричали, свистели и улюлюкали. Даже крестьяне пели за тяжелой работой. Но время песен ушло. Изменился скорее не уровень шума — на него жаловались во все времена — а то, сколько пространства мы отдаем отвлекающим факторам в ущерб тишине. Здесь кроется еще один парадокс, ведь когда тишина вторгается в нашу жизнь — среди соснового леса, в пустыне или во вдруг опустевшей комнате — она чаще лишает покоя, чем успокаивает. В душу заползает страх, а уши инстинктивно ловят любой звук — шипение пламени, птичий щебет или шелест листвы, лишь бы он спас от пустоты и неизвестности. Люди хотят тишины, но в меру. |