A theme of the age, at least in the developed world, is that people crave silence and can find none. The roar of traffic, the ceaseless beep of phones, digital announcements in buses and trains, TV sets blaring even in empty offices, are an endless battery and distraction. The human race is exhausting itself with noise and longs for its opposite—whether in the wilds, on the wide ocean or in some retreat dedicated to stillness and concentration. Alain Corbin, a history professor, writes from his refuge in the Sorbonne, and Erling Kagge, a Norwegian explorer, from his memories of the wastes of Antarctica, where both have tried to escape.
And yet, as Mr Corbin points out in "A History of Silence", there is probably no more noise than there used to be. Before pneumatic tyres, city streets were full of the deafening clang of metal-rimmed wheels and horseshoes on stone. Before voluntary isolation on mobile phones, buses and trains rang with conversation. Newspaper-sellers did not leave their wares in a mute pile, but advertised them at top volume, as did vendors of cherries, violets and fresh mackerel. The theatre and the opera were a chaos of huzzahs and barracking. Even in the countryside, peasants sang as they drudged. They don’t sing now.
What has changed is not so much the level of noise, which previous centuries also complained about, but the level of distraction, which occupies the space that silence might invade. There looms another paradox, because when it does invade—in the depths of a pine forest, in the naked desert, in a suddenly vacated room—it often proves unnerving rather than welcome. Dread creeps in; the ear instinctively fastens on anything, whether fire-hiss or bird call or susurrus of leaves, that will save it from this unknown emptiness. People want silence, but not that much. | В развитых странах все чаще стали касатся темы поиска тишины и невозможности обрести ее. Шум уличного движения, постоянные телефонные звонки, цифровые объявления в автобусах и поездах, экраны мониторов, которые не гаснут даже в пустых офисах... Все это провоцирует бесконечный стресс и перевозбуждение. Человечество истощает себя шумом и стремится к тишине. Люди ищут ее в дикой природе, на берегу океана или на выездных семинарах, посвященных покою и сосредоточенности. Профессор истории, Ален Корбен, занимается писательством, уединившись в тихом кабинете в Сорбонне, а норвежский исследователь, Эрлинг Каге, — погружаясь в воспоминания об отходах Антарктиды. Но их объединяет одно — оба ищут способы сосредоточиться. И все-таки, как пишет Ален Корбен в «Истории тишины», уровень шума не увеличился, по сравнению с прошлым. До появления пневматических шин на городских улицах раздавались оглушительный шум металлических колес и цоканье лошадиных подков по мостовой. Прежде чем люди стали добровольными заложниками мобильных телефонов, в автобусах и поездах звучал шум человеческих голосов. Продавцы газет не просто молча выкладывали прессу штабелями, а громко рекламировали ее. То же самое делали продавцы вишен, фиалок или свежей скумбрии. В театрах и операх наперебой раздавались крики «Браво!» и освистывание. Даже в сельской местности крестьяне пели, занимаясь тяжелым физическим трудом. Но теперь они перестали петь. Изменился не столько уровень шума, на который также жаловались в предыдущие века, а уровень возбуждения, который не уступает место тишине. В этом заключается еще один парадокс: когда тишина все же наступает — в глубине соснового бора, в голой пустыне, во внезапно опустевшем помещении — в большинстве случаев она начинает смущать человека. Тишина вызывает страх. Уши начинают инстинктивно настраиваться на любой звук, способный спасти нас от неизвестной пустоты, — потрескивание пламени, пение птиц или шелест листьев... Получается, что люди не так уж и нуждаются в тишине. |