A theme of the age, at least in the developed world, is that people crave silence and can find none. The roar of traffic, the ceaseless beep of phones, digital announcements in buses and trains, TV sets blaring even in empty offices, are an endless battery and distraction. The human race is exhausting itself with noise and longs for its opposite—whether in the wilds, on the wide ocean or in some retreat dedicated to stillness and concentration. Alain Corbin, a history professor, writes from his refuge in the Sorbonne, and Erling Kagge, a Norwegian explorer, from his memories of the wastes of Antarctica, where both have tried to escape.
And yet, as Mr Corbin points out in "A History of Silence", there is probably no more noise than there used to be. Before pneumatic tyres, city streets were full of the deafening clang of metal-rimmed wheels and horseshoes on stone. Before voluntary isolation on mobile phones, buses and trains rang with conversation. Newspaper-sellers did not leave their wares in a mute pile, but advertised them at top volume, as did vendors of cherries, violets and fresh mackerel. The theatre and the opera were a chaos of huzzahs and barracking. Even in the countryside, peasants sang as they drudged. They don’t sing now.
What has changed is not so much the level of noise, which previous centuries also complained about, but the level of distraction, which occupies the space that silence might invade. There looms another paradox, because when it does invade—in the depths of a pine forest, in the naked desert, in a suddenly vacated room—it often proves unnerving rather than welcome. Dread creeps in; the ear instinctively fastens on anything, whether fire-hiss or bird call or susurrus of leaves, that will save it from this unknown emptiness. People want silence, but not that much. | Отчаянный и безрезультатный поиск тишины - вот что является проблемой века, по крайней мере, в развитых странах. Рев дорог, вечные звонки сотовых, электронные объявления в транспорте, телевизоры, работающие даже в пустых офисах, - вся эта артиллерия бесконечно отвлекает. Человечество, измучившее себя шумом, жаждет противоположного — где-то в глуши, у океана, в уединении покоя и концентрации. Ален Корбен, профессор истории, пишет из своего гнездышка в Сорбонне и Эрлинг Кагге, норвежский исследователь делится воспоминаниями о полярных просторах Антарктики, куда оба попытались сбежать. И все же, как отмечает Корбен в "Истории тишины", наверное, шума сейчас не больше, чем было раньше. До появления пневматических шин на улицах городов стоял оглушительный лязг металлических колес и лошадиных подков о брусчатку. До того, как пассажиры углубились в свои в мобильные гаджеты, в автобусах и поездах стоял привычный гул. Продавцы газет сбывали свой товар не втихомолку, а рекламировали его на максимальной громкости, вместе с продающими вишню, фиалки и свежую скумбрию. Театр и опера тонули в оживленных возгласах публики. Даже в сельской местности крестьяне, надрываясь на тяжелой работе, пели. Чего они не делают сейчас. Что изменилось - это не уровень шума, на который и в предыдущие века жаловались, а тот необычный эффект, с которым тишина вторгается в пространство. Здесь какой-то парадокс, ведь когда она возникнет в глуши соснового леса, в безжизненной пустыне, во вдруг опустевшей комнате — она скорее напугает, чем обрадует. Появляется страх, ухо инстинктивно цепляется за что угодно, будь то треск огня, крик птицы или шорох листьев, за то, что спасет от неизвестности пустоты. Люди хотят тишины, но лишь ненадолго. |