A theme of the age, at least in the developed world, is that people crave silence and can find none. The roar of traffic, the ceaseless beep of phones, digital announcements in buses and trains, TV sets blaring even in empty offices, are an endless battery and distraction. The human race is exhausting itself with noise and longs for its opposite—whether in the wilds, on the wide ocean or in some retreat dedicated to stillness and concentration. Alain Corbin, a history professor, writes from his refuge in the Sorbonne, and Erling Kagge, a Norwegian explorer, from his memories of the wastes of Antarctica, where both have tried to escape.
And yet, as Mr Corbin points out in "A History of Silence", there is probably no more noise than there used to be. Before pneumatic tyres, city streets were full of the deafening clang of metal-rimmed wheels and horseshoes on stone. Before voluntary isolation on mobile phones, buses and trains rang with conversation. Newspaper-sellers did not leave their wares in a mute pile, but advertised them at top volume, as did vendors of cherries, violets and fresh mackerel. The theatre and the opera were a chaos of huzzahs and barracking. Even in the countryside, peasants sang as they drudged. They don’t sing now.
What has changed is not so much the level of noise, which previous centuries also complained about, but the level of distraction, which occupies the space that silence might invade. There looms another paradox, because when it does invade—in the depths of a pine forest, in the naked desert, in a suddenly vacated room—it often proves unnerving rather than welcome. Dread creeps in; the ear instinctively fastens on anything, whether fire-hiss or bird call or susurrus of leaves, that will save it from this unknown emptiness. People want silence, but not that much. | Сюжетом нашего времени, по крайней мере, в развитых странах, является человек, жаждущий тишины, но не способный ее обрести. Рев машин, сигналы телефонов, цифровые сообщения в автобусах и поездах, телевизоры, работающие на полную мощность даже в пустых офисах, представляют собой бесконечный раздражающий и отвлекающий факторы. Человеческое племя изнуряет себя шумом, и тоскует по обратном, будь то на лоне природе, посреди бесконечного океана или во время какого-нибудь выездного семинара, посвященного тишине и концентрации. Профессор истории Ален Корбин и норвежский исследователь Эрлинг Кагге пишут о местах, куда они пытались сбежать: Корбин — о своем «уединении» в Сорбонне, а Кагге — о путешествие на просторы Антарктики. Несмотря ни на что, как отмечает г-н Корбин в своей книге «История молчания», шума сегодня, скорее всего, не больше, чем было раньше. До появления пневматических шин городские улицы заполняло оглушительное бряцание колес c металлическими ободками и подков. До того, как мы добровольно приковали себя к экранам мобильных телефонов, автобусы и поезда наполнялись гамом человеческих голосов. Газетные продавцы и не собирались оставлять свой товар без рекламы, а кричали о нем так громко, как только могли, точно также, как и продавцы вишен, фиалок и свежей скумбрии. Театры и оперы представляли собой хаос ликования и освистывания. Даже в сельской местности крестьяне пели во время работы. А теперь не поют. Изменился не столько уровень шума, на который, кстати, жаловались и в предыдущие века, а число отвлекающих факторов, захватывающих пространство, которое вместо этого могла бы заполнить тишина. Но здесь мы подходим к еще одному парадоксу, ведь когда тишина становится доступна — в недрах соснового бора, посреди дикой пустыни, в внезапно освободившейся комнате — она зачастую пугает: вкрадывается тревожность, ухо инстинктивно фиксируется на любом звуке, будь то пощелкивание огня, щебет птиц или шелест листьев, который может спасти его от столь незнакомой ненаполненности. Люди, конечно, хотят тишины, но не настолько. |