This site uses cookies.
Some of these cookies are essential to the operation of the site,
while others help to improve your experience by providing insights into how the site is being used.
For more information, please see the ProZ.com privacy policy.
This person has a SecurePRO™ card. Because this person is not a ProZ.com Plus subscriber, to view his or her SecurePRO™ card you must be a ProZ.com Business member or Plus subscriber.
Принадлежность к компании
This person is not affiliated with any business or Blue Board record at ProZ.com.
Услуги
Translation, Interpreting, Subtitling
Компетенция
Области специализации:
Носители информации / Мультимедиа
Кино, кинематография, телевидение, театр
Музыка
Литература и поэзия
Общеразговорные темы / Переписка / Поздравления
Недвижимость
Спорт / Физкультура / Отдых
Реклама / Связи с общественностью
Экология и окружающая среда
Бизнес / Коммерция (в целом)
Рабочие области:
Юриспруденция: Контракты
Юриспруденция: Налоги и таможня
More
Less
Расценки
Портфолио
Представленные образцы переводов: 3
английский => русский: Obituary: Red Adair (The Economist) General field: Искусство/Литература Detailed field: Журналистика
Текст оригинала - английский Obituary: Red Adair
Paul Neal (“Red”) Adair, firefighter, died on August 7th, aged 89
Obituary Aug 12th 2004 edition
AS HE flew into Kuwait in March 1991, Red Adair could see nothing. The sky was filled with black smoke to a height of 15,000 feet, and it was impossible to tell what was north, south, east or west. The smoke came from burning oilfields, sabotaged by Saddam Hussein as his troops retreated. Each day, 5m barrels, worth $150m, were going up in flames.
From the crater that was Kuwait City's airport, Mr Adair surveyed the scene. The horizon was filled with one continuous fire. At the core of the wells the temperature was 3,000°F, or about the heat needed to melt steel. On the ground, 50 feet away, it was still close to 1,000°. The fires were often not shooting up straight from the wellhead, but spewing out in all directions. Mr Adair and his men donned their overalls, discarded their plastic hats in favour of aluminium, and set about doing their job. “Red”, by the way, was then 75.
In retrospect, Mr Adair—never wanting in confidence or cockiness where fires were concerned—thought Kuwait had been easy. “We put all the fires out with water, just went from one to the next.” In fact, he reversed the flow in the oil pipes, pumping the nearest sea (“the Adriatic” as he blithely supposed) into the oilfields and saturating the ground with water before capping the wells. His 76th birthday found him joyfully moving the giant valves into position with a crane. In the end, he put out in nine months a conflagration that was expected to burn uncontrollably for three to five years.
The hard part for Mr Adair was getting the equipment he wanted, and at once, out of the relevant governments. Only a personal chat with President Bush senior at the White House got him his bulldozers, piping and cement in a time he thought reasonable, cutting through the red tape. The Kuwaiti government played up over his demand for an aircraft full of whiskey (“Do they want their fires out, or not?”), and he never got the 4,000 pigs he had requested to detonate the mines which Saddam was supposed to have strewn across the oilfields.
If Kuwait was an easy sort of fire, by his standards, what was a tricky one? Perhaps the first with which he seized the world's attention, in 1962. The “Devil's Cigarette Lighter” had been burning for six months in the desert sands of Algeria, fuelled by a daily diet of 550m cubic feet of gas; the flames were seen by John Glenn from space as he orbited the Earth. Mr Adair used underground water to soak the area for miles around and then laid explosives, with which he blew out the fire. This technique, starving fires of oxygen and then instantly capping the well with mud and cement, remained his favourite.
More hazardous still were fires out on oil platforms, such as the Bravo blowout in the North Sea in 1977 and the Piper Alpha disaster, off Aberdeen, in 1988, where the capping of the well had to be done in the face of mountainous seas. For these jobs, Mr Adair used support-and-rescue ships and semi-submersible fire-boats all of his own design. At Piper Alpha, where 167 men had died, huge pieces of debris had to be moved from the wellhead by cranes tossing like flotsam amid the wind and the waves.
Mr Adair was proud of his equipment and, to prove it, made sure most of it was red. Red cranes, red overalls, red bulldozers and red boots announced to the world that his team had been called to the scene. From the first days of the founding of his firefighting company, in 1959, his men tooled round the dry scrub of the Texas oilfields in red Lincolns, easy to spot when needed. Off the job, Mr Adair sported red long-johns and drove a red Bentley. Short and stocky he might be, but he was full to the brim with Texas swagger. He was never more thrilled than when John Wayne played him in “Hellfighters” and he, Red Adair, was called in to give the Duke technical advice.
The blacksmith's boy
He was born in Houston in 1915, one of eight children in a blacksmith's family. Appropriately enough, he was called “Red” because of his flaming hair. Exposed early on to the roar of the forge and the flying sparks from the anvil, he had no fear of fire. When others fled, he would walk straight up to the blaze. He saw fires as individual creatures; none could be treated like another. All the same, “I haven't met one yet you can't lick in around six weeks.”
Yet only chance got him into his dangerous trade. After dropping out of school, he worked on the railroad, in a drug store and as an itinerant labourer. One day in 1938 he was taking equipment to an oilfield near Alice, Texas, when a well blew. The crew fled; the firefighters, though trained in oilfield work, could not control the blaze. “Boy, do you want to work and make some money?” he was asked.
In more than 50 years of firefighting, he dealt with almost 3,000 fires. Remarkably, he was never much hurt. A crane crushed him once, and he suffered a few days of smoke-blindness. Exploding gas threw him in the air, but he seemed to bounce. In his later years he was deaf, not surprisingly, for much of his life had been spent amid the roar of flames or explosions. He perfected the art of snoozing while conflagrations raged around him.
Although he anticipated Heaven, he rather hoped for a sighting of Hell.
Перевод - русский Некролог: Ред Адэр
Пожарный Пол Нил («Ред») Адэр умер 7 августа в возрасте 89 лет
Некролог в номере от 12 августа 2004 года
Подлетая к Кувейту в марте 1991 года, Ред Адэр не мог разглядеть ничего. Небо заволокло черным дымом, который рассеивался лишь на высоте четырех с половиной километров, и было невозможно разобрать, где север, где юг, где запад, а где восток. Горели нефтяные месторождения, которые войска Саддама Хусейна подожгли во время отступления. Каждый день в огне пропадали пять миллионов баррелей нефти – 150 миллионов долларов.
Адэр оценил обстановку прямо из воронки, которая осталась на месте аэропорта Эль-Кувейта. Сплошная стена огня застилала горизонт. Температура в скважинах составляла 1650 градусов Цельсия – при такой плавят сталь. Даже в 15 метрах от скважины температура превышала 500 градусов. Пламя зачастую вырывалось не вертикально вверх из устья скважины, а извергалось во всех направлениях сразу. Адэр и его коллеги облеклись в рабочие комбинезоны, надели алюминиевые – не пластиковые – шлемы и взялись за работу. Реду, кстати, тогда было 75 лет.
Позднее Адэр, которому было не занимать уверенности и даже дерзости в вопросе пожаров, говорил, что тушение в Кувейте далось ему легко: «Мы потушили все возгорания водой, просто переходя от одного к другому». В действительности же пожарный изменил направление движения в трубах нефтепровода, закачав ближайшее море (он беспечно называл его «Адриатикой») в месторождения и насытив почву водой перед тем, как заглушить скважины. В 76-й день рождения Адэр весело закручивал огромные клапаны с помощью крана. В итоге он за девять месяцев ликвидировал пожар, который по прогнозам должен был бушевать от трех до пяти лет.
Трудности Адэр испытал, выбивая необходимое оборудование у правительств. Только благодаря состоявшейся в Белом доме личной беседе с президентом США Джорджем Бушем – старшим он смог избежать бюрократических проволочек и получил бульдозеры, трубы и цемент во вменяемые, по его мнению, сроки. Правительство Кувейта взбрыкнуло, когда Адэр потребовал полный самолет виски («Так они хотят, чтобы им потушили пожар, или нет?»), не получил он и четырех тысяч свиней, которых запросил с целью взорвать мины – подозревали, что Саддам заминировал месторождения.
Но если пожар в Кувейте был по меркам Адэра простым, какой же был сложным? Возможно, тот, благодаря которому он завладел вниманием всего мира в 1962 году. «Зажигалка дьявола» к тому моменту горела в алжирской пустыне уже шесть месяцев, ежедневно проедая 550 миллионов кубометров газа – астронавт Джон Гленн, совершавший орбитальный полет, видел этот пожар из космоса. Адэр пропитал почву водой из подземных источников в радиусе нескольких километров, а затем потушил огонь с помощью взрыва. Этот метод – лишить пожар кислорода и мгновенно заглушить скважину грунтом и цементом – остался его любимым.
Однако еще опаснее были пожары на нефтяных платформах – например, неконтролируемый выброс нефти на платформе Bravo в Северном море в 1977 году или трагедия на платформе Piper Alpha недалеко от Абердина, когда глушение скважин приходилось осуществлять в шторм. Для выполнения этой работы Адэр задействовал вспомогательно-спасательные корабли и полупогружные пожарные суда – все их он спроектировал сам. Во время тушения Piper Alpha (в результате утечки газа и последующего взрыва погибло 167 человек) крупные обломки пришлось извлекать из устья скважины с помощью кранов, которые ветер и волны болтали в море как щепки.
Адэр гордился своим оборудованием – его преимущественно красный цвет служил тому доказательством. Красные краны, красные комбинезоны, красные бульдозеры и красные сапоги сообщали миру о том, чья команда призвана на место происшествия. С первых дней основания Адэром пожарной компании в 1959 году его сотрудники перемещались по засушливой местности техасских месторождений на красных «линкольнах», которые легко было заметить при надобности. В нерабочее время Адэр щеголял в красных кальсонах и водил красный «бентли». Невысокий и плотно сложенный, он был полон техасским пижонством до краев. Адэр был вне себя от восторга, когда Джон Уэйн не только сыграл его в «Адских бойцах», но и привлек на съемки в качестве консультанта.
Сын кузнеца
Пол Нил Адэр родился в Хьюстоне в 1915 году и был одним из восьмерых детей в семье кузнеца. Вполне подходящее прозвище «Ред» он получил благодаря ярко рыжим волосам. Ред не боялся огня, так как с раннего детства был знаком с ревом горна и летящих от наковальни искр. Там, где другие спасались бегством, Адэр подходил к пламени вплотную. В каждом пожаре он подмечал индивидуальность, каждый пожар требовал особого отношения. Тем не менее, Адэр говорил: «Я еще не сталкивался с пожаром, который невозможно одолеть за полтора месяца».
И все-таки он попал в эту опасную профессию случайно. Бросив школу, он работал на железной дороге и в аптеке, занимался поденным трудом. Однажды в 1938 году Адэр привез оборудование на месторождение в Техасе, на котором как раз взорвалась скважина. Нефтяники сбежали, а пожарные, хоть и обученные работе на месторождениях, не справлялись с возгоранием. «Парень, хочешь поработать и заработать денег?» – спросили у Реда.
За более чем 50 лет борьбы с огнем Адэру пришлось иметь дело почти с тремя тысячами пожаров. Что удивительно, он почти всегда оставался невредим. Однажды, попав под упавший кран, он на несколько дней ослеп. В другой раз волна от взрыва газа подбросила его в воздух. Последние годы Адэр был глухим, что неудивительно – большую часть жизни он провел среди ревущего пламени и взрывов. А еще он научился дремать во время перерывов в тушении бушующего вокруг пожара.
Даже предвкушая рай, он был бы не прочь взглянуть на ад.
английский => русский: A Portrait of Freddie Gibbs Atop the Mountain (The Ringer) General field: Искусство/Литература Detailed field: Музыка
Текст оригинала - английский A Portrait of Freddie Gibbs Atop the Mountain
The Gary, Indiana, native has survived the drug game, a foreign arrest and trial, and years of major label purgatory to become one of the greatest rappers of his—or any—generation. This Sunday, he’s up for a Grammy, and life is looking pretty good.
By Jeff Weiss
Behold Mount Kane. As it exists in the Olympian imagination, the Los Angeles abode of Freddie Gibbs has faucets that flow with Hennessy and a freezer packed with the purest white powder north of Panama. An English butler proffers a silver tray full of blunts, filled with Freddie Kane’s strain of indica. Harem girls in mink lounge on divans, devouring chocolate shrooms. Wearing a psychedelic Versace smoking robe, Gibbs, nominated for this year’s Grammy Award for Best Rap Album, struts around the palace like a cross between a Han emperor and Hugh Hefner. And the view … well, it’s one of those views you procure only through inheritance, running a criminal syndicate, or being one of the best rappers alive.
Maybe the decadence is just a weekend thing. On a Wednesday afternoon in the west San Fernando Valley, Freddie Soprano’s domestic life isn’t entirely dissimilar from Tony’s. Gangsta Gibbs is very politely handling business with the construction workers redoing his clifftop aerie in the hills, overlooking the smoggy tureen of the 818. The exquisite designer threads are swapped for a blood red hoodie and black shorts. The house is sparsely but warmly decorated, adorned with personal memorabilia: a pair of shoes decorated with the Gibbs “G”; “We Love Uncle Fred” cards from his nephews and nieces; an animated triptych of Gibbs, Curren$y, and Alchemist; designer skateboards; and a framed mural of Gibbs in an Adidas tracksuit. The chief rap star touch is a fleet of cars in the garage that includes a ’72 Impala and a brand new Corvette.
In the next room, his young son Freddie Jr. (whom he endearingly calls “Rabbit”), zooms around in a toy sports car, diligently watched by a babysitter. The house sits slightly east from the gated fortresses of the fabled Kanye/Kardashian/Drake axis; it’s the type of neighborhood populated by dentists, lawyers, and real estate agents. They’re all the wealthy, P.T.A.-member-at-private-school type, but it’s slightly incongruous to picture Gibbs sharing a property line with a periodontist.
Give credit to Gibbs’s gift for world-building that this duality exists between the affable, shit-talking NBA junkie, and the persona of Freddie Kane, the invincible narco don glimpsed on his classic albums with Madlib (2014’s Piñata, 2019’s Bandana) and last year’s Grammy-tabbed collaboration with the Alchemist, Alfredo. If the first half of Gibbs’s career was defined by his cutthroat murder raps, he’s gracefully eased into the role of mafia boss in bespoke Gucci. The freelance hitter leveling up into the shot-calling O.G. that you approach when you need a favor.
His journey has few if any parallels in hip-hop: Left for dead by his first label, Interscope, he clawed his way to indie acclaim by becoming one of the most celebrated artists of the blog era. Despite selling out venues worldwide, industry perception relegated him to the underground. But over the past five years, his career has exploded to where, a few months shy of his 39th birthday, he’s exponentially more popular than ever before. Last year, he signed to Warner Records, received his first solo Grammy nomination, and regularly entered conversations for the best rapper alive. Hip-hop’s Hank Aaron—he may never have hit 50 home runs in a season, but none can match the startling consistency of his power numbers—has become its Barry Bonds, embarking on a steroidal tear in his late 30s that has defied space, time, and lung capacity.
“It’s all about hitting those 30 to 40 home runs a year. I ain’t trying to hit 51 a year, get 12 the next, and be in the minor leagues,” Gibbs says, taking a drag of a blunt inside his all-business, black-walled studio. A flat screen TV plays ESPN. “If all I make is $50,000 a show for the rest of my career, then cool. I know a lot of muthafuckas that don’t make that in a year. I’m not greedy in this game. … A lot of things are opening up now. Looking back, I’d rather it be like this, rather than early in my career when I was too young to understand and handle it.”
The one-time best-kept secret has deservedly entered the upper echelon. The former high school all-conference wide receiver and safety, recruited to play at Ball State (he dropped out his freshman year), is now the favorite artist of future NBA Hall of Famers.
“It just feels like he’s only hitting his prime now,” says Gibbs’s close friend, Brooklyn Nets forward Kevin Durant. “He can make records with anyone, but still has that versatility and killer mentality in the booth. You can tell how much he cares about his art and no one is more authentic. In his music, you can see both the humor and the pain.”
To understand where the pain comes from and the significance of his evolution, you have to go back to his first breakthrough. I met Gibbs in late 2009, shortly after he dropped the pair of mixtapes that changed his life, The Miseducation of Freddie Gibbs and Midwestgangstaboxframecadillacmuzik. The former was largely comprised of uncleared songs from his never-released Interscope debut; the latter was his first statement of purpose—a lacerating double-timed bounce that announced Gibbs as virtuosic heir to the Midwest lightning rap of Bone Thugs-N-Harmony and Twista, the filthy country soul of UGK and Devin the Dude, the me-against-the-world ferocity of 2Pac, and the Zoloft and codeine harmonies of Z-Ro.
The music was uniformly excellent, but to call Gibbs raw was an understatement. When I visited him that winter, he was still living in Van Nuys, in a rundown apartment building on a seedy block littered with condom wrappers, shattered 40-ounce bottles, and overturned shopping carts. We demolished three blunts in 90 minutes, and then he told me about how one of his great hobbies in his hometown of Gary, Indiana, was robbing trains. By the time I left the complex, I was so high that I’d forgotten my own weed inside. When I went back to retrieve it, he told me that he could get me “all the dope I wanted on the low.” All I had to do was say the word.
“I had coke in that spot, I had pills in that spot,” Gibbs says, taking a drag of a blunt inside his studio. In his 20s, Gibbs looked like the guy they should’ve cast to play 2Pac in the biopic. Nowadays, he just looks like Freddie Gibbs: lanky but muscular, sporting a freshly shaved scalp and goatee. And he’s possessed by an intelligent, subdued intensity that can still become an inferno in the wrong scenario.
“I’d just gotten a publishing check and used it to go buy more drugs,” he continues. “I ain’t pay no taxes. I was like, ‘All right, I’ve got to trap until I get a record deal.’ It’s a difficult thing to give up when you’re in a part of something that all your homies eat off of; the homies ain’t eating off of rap like you.”
It’s already difficult to remember how different things appeared a decade ago. When Gibbs made the XXL Freshman list in April 2010, streaming had yet to take hold in the United States. Unless you were a radio fixture, physical sales were practically nonexistent. It was the age of Tumblr rap and Odd Future, melodic pop crossovers like Drake and Wiz Khalifa; Brick Squad and Waka Flocka ran Atlanta. No lane yet existed for Gibbs. He was too young for the nostalgia circuit and too hardcore for the ruins of the backpack underground. He lacked cosigns and the corporate machine of mainstream gangsta rap—which was then receiving postmortems in the wake of Kanye outselling 50 Cent.
His interzone existence was best embodied by a 2010 bill at Echo Park’s Echoplex, where Gibbs was sandwiched between canonical headliner GZA and first opener Kendrick Lamar. The Compton rapper dropped Overly Dedicated two weeks later, which led to his coronation by Dr. Dre, and the rest is Pulitzer history. In contrast to his peers, Gibbs appeared star-crossed. Part of it was a matter of circumstance. Gary had a glass ceiling. Even though it was just 25 miles away, Chicago never claimed the original home of the Jackson 5, and L.A. wasn’t quick to embrace Gibbs either. A cover story that I wrote on him at the old LA Weekly elicited gripes and false assumptions from many quarters of the local rap world. No one denied his talent, but even though he’d lived in the city on and off since the mid-2000s, Gibbs would never be considered a real L.A. rapper within the factional city-state.
“At that time, there was no one in L.A. rapping better than me. If I was from L.A., I would have been an even huger rapper, sooner,” Gibbs says. “Time’s changed now. Geography used to have a big part in what you did and the base that supported you. I had to find that base, and I didn’t have that in Gary, so I moved here and basically stuck my flag in the ground from L.A. to the Bay, and with this internet shit. I made it easier for guys from small towns to be known.”
The Gary sensibilities remain deeply ingrained, but for those first years in L.A, the lethal mentality cultivated on the east side of the Rust Belt homicide capital defined his every move. After his current manager, Ben “Lambo” Lambert, discovered him on a now-defunct mixtape site, Gibbs signed a deal at Interscope via Joe “3H” Weinberger (famed for being the guy that Kanye shouts out on “Last Call”). But with the industry amidst its post-Napster free fall, the label couldn’t figure out what to do with him. In an alternate timeline, 50 Cent signs Freddie Gibbs to replace Game in G-Unit; instead, he signed Hot Rod (if you Google “Hot Rod Rapper,” among the first things that comes up is the YouTube video “What Happened to Hot Rod?”).
“I was so fucking mad because I knew that if [G-Unit] didn’t sign me, then I was going to be dropped by Interscope,” Gibbs says, the disdain mostly gone, but enough still lingering in the chamber. “My six months there was like an audition period, then it was just like, ‘We don’t got anything to do with you.’ I was always inspired by 50 and really wanted to get beside him and learn, but everything happens for a reason.”
The streets temporarily emerged victorious. He lived all over South Central: 43rd and Main Street, 55th and Estrella, on Figueroa. Bagging up weight and moving it out of town. He caught a couple of gun charges, dodged some drug indictments on technicalities, and spent a few nights in the Twin Towers. Eventually, the gravity of his life boomeranged him home, then to Atlanta to join a pregnant girlfriend. Tragedy struck. She lost the child; his grandmother died; he developed a pill addiction; he nearly was killed in a shoot-out. He’d completely abandoned rap, and time wasn’t on his side. Had it not been for the late Joshua Fadem (a.k.a. Josh the Goon), there would be no Freddie Gibbs as we know him.
You can’t write a comprehensive Freddie Gibbs profile without mentioning Josh the Goon, who tragically died of an enlarged heart in 2017. The Goon looked like if Pugsley Addams was in the Z-Boys of Dogtown and carried brass knuckles to school. A card-carrying member of the “too rare to live, too weird to die” prototype, the Jewish hardcore punk from Venice turned rap engineer refused to let Gibbs quit. After the Goon made a half-dozen offers to buy him a plane ticket and let him crash on his couch, Gibbs finally relented. For those familiar with Gibbs lore, the late 2000s are fabled. When the Goon went to work every day, Gibbs would cook up crack, then he’d venture out to Santa Monica Boulevard to indulge in street pharmacy.
“The cocaine was so easy to sell. I would get an ounce for like $800, and I’d be cutting like $1,700 off of that ounce of crack. That was my daily routine,” Gibbs says. “I’d been selling crack since high school. I had a friend that would give us these $50 double-ups and you’d get your two dope fiends to buy it from you and make 100 bucks.”
There was a Real World–style house in Hollywood, where Gibbs rented a room and began to make a small fortune by adding soft cocaine to his repertoire. The spot was run by a South African expat who started sleeping with Gibbs, and attempted to bribe him into a green card marriage.
“She’s trying to give me $25,000 to marry her,” Gibbs remembers, laughing. “I was like, ‘Hell no. … Bitch, I sell crack. I’ve got $25,000 in my mattress. What’s wrong with you?’”
By night, he recorded what became Midwestboxframecadillacmuzik. It’s not particularly surprising to learn about the parallel drugs and hip-hop paths of the man who rapped the hook “God made me sell crack, so I had somethin’ to rap about.” But what’s most impressive is how adeptly Gibbs shape-shifted between worlds. He’d go from having the lead singer of the Black Keys on a hook and incinerating collaborations with EDM trap producers, to investing in a weapons arsenal.
“It’s difficult to be at war and rap at the same time because you have to focus on something,” Gibbs says. “Eighty percent of that time that I sold drugs, I was at war with other gangs, other plugs. I come from a robbing background, and you can only rob so many people before it comes back on you. A lot of the drug money that we made, we were spending on going to war, on staying alive. Not just feeding ourselves, housing, clothing; it was on bullets.”
By 2012, escape appeared within reach. Young Jeezy tabbed him to become an affiliate in his CTE crew. Simultaneously, Gibbs forged a creative union with Madlib, the sampledelic Sun Ra of hip-hop, fully ingratiating him to the subterranean masses. But the Jeezy partnership swiftly dissolved (at one point, he told Gibbs that he wasn’t “turning up enough”). And while his first Madlib LP was a critical and commercial success, he couldn’t dissolve his underworld ties. About eight months after Piñata dropped, Gibbs was shot at from close range outside of the Rough Trade venue in Brooklyn. The gunman fired from just a few feet away and hit two members of Gibbs’s entourage but missed Gibbs; if he had possessed halfway decent aim, the story would have ended there.
Instead, Gibbs kept adding to his arms cache. In a 2015 interview, after the birth of his first child—a daughter named Irie—he told me that he had between 50 and 100 guns, purchasing “two for every month that she’s been born.” Behind the scenes, his close friend Dominican H—shouted out on several of his songs—got knocked on drug charges. On national tours, the feds began greeting him at the airport. They started spying on him at various dope spots. The walls began to close in.
“There was real heat on me,” he says. “So I avoided that and I went to Europe and got arrested. I thought it was for some American drug shit. … I was like, ‘Man, fuck, they got me way over here? What’s going on?’”
One by one, they slowly began to reveal their true identities. The bellboy at the Hôtel de Brienne was not a bellboy; he was with the police. The receptionist revealed her badge. The doorman pulled out his strap. Don’t think those were tourists lounging in the lobby; they were French Five-O. It was a setup; escape was impossible.
The show would not go on. The Shadow of a Doubt tour would be canceled abruptly. It was June 2, 2016, in Toulouse, an aerospace hub of about half a million people, located roughly an hour and a half from the shores of the Mediterranean; Freddie Gibbs, American rap star, was surrounded. “Whoa, what the fuck?” he exclaimed. He tried to fight them off, but then he saw the guns. “Oh shit.” Swiftly, the police handcuffed him in front of his entire touring entourage: the road manager, the tour manager, and the promoter. They frantically tried to convince the Gallic cops that this must have been some kind of mistake, but no one sends a half dozen undercovers by accident.
Gibbs’s luck had run out. This wasn’t the ’80s. Surveillance, wiretaps, and the multinational tentacles of the F.B.I. were practically inescapable. They didn’t tell Gibbs what he was being arrested for, but it seemed obvious that someone back home must’ve flipped. He’d been so careful, too. Followed all the rules of the street: don’t sell drugs in bunches, never sell them with a lot of partners. The independent freelance game means that you might take the occasional loss, and you’ll never make Big Meech money. But it offered a way to turn the upper-middle-class rap cash into actual wealth. Drugs were always a means to an end. Get what you can out of it, and get the fuck out. Gibbs was so close, too. He’d finally made enough to buy land, and legitimacy was in sight. The condo-building Stringer Bell of Season 3. Now this.
They hauled him into the Toulouse jail. This wasn’t like the facility in Marina Del Rey, where after Gibbs took a gun charge, the officers asked him whether he wanted McDonald’s. (It turned out that the gun was registered, and they released him after a few hours.) The Toulouse jail was probably closer to the dungeon near LAX—the penitentiary where the LAPD took Gibbs after catching him with three or four pounds of weed, and where a brawl broke after someone tried to test him. (Forty-eight hours later, he paid the bond, and when he eventually got to court, the judge somehow mistook the confiscated amount for a lowly 3.5 grams. Case dismissed.)
There would be no happy accidents this time. The French jails were nasty and sloppy. Frequent race wars broke out, meaning they segregated Gibbs with the Black inmates, most of whom were African-born and didn’t speak English. “Oh my God, this is like the penitentiary part two,” he muttered to himself. Everyone chain-smoked. He could barely breathe. Two or three days later, they told him that he’d been arrested for sexual assault. Bail was denied until the matter could be properly sorted.
The guards teased him in broken English, mockingly telling him to rap. Camera phones out. Nightly news reports were beamed into the jail, offering sensationalized reports of the American rapper accused of the vile crime. Horrible scenarios flashed through his head. He thought he might not get to see his baby daughter again until she’s a teenager. He had to convince his then-fiancée that he’s innocent. Then there is his career. As soon as word of his arrest was reported in the United States, public opinion turned.
“I hate rapists, so to be considered that was one of the worst things in life,” he tells me a half-decade later. But at that moment, there is very little ability to tell the outside world. He’s not allowed to use the phone for roughly a week. When he is, calls are limited to his mom, his fiancée, and his manager, Lambo, who begins the arduous process of arranging a defense team—which will eventually number 11 attorneys.
His arrest stemmed from one night after a show in Vienna, nearly a year before. A pair of Austrian girls—one 16, one 17—made their way backstage, where they connected with members of Gibbs’s touring party. The girls eventually returned with the party to the hotel. Gibbs says that he went back to his room alone to sleep. The next morning, the women filed a police report stating that one of Gibbs’s friends had sexually abused them. Gibbs was not named in the report, nor were any charges immediately brought against him.
The report said that Gibbs’s friend had sex with both women at different junctures in the night; the Austrian age of consent is 14, so technically the illegality had to do with the women’s drinks possibly being spiked backstage, impairing them to the point that consent was impossible. A week after the incident, the Austrian police contacted Gibbs’s booking agency to inform them that there was a warrant out for his friend’s arrest. The alleged offender, a street dude from Gary, only in Europe to accompany his childhood friend, was by then back in the States. The matter remained at a standstill until Gibbs returned to Europe 11 months later. Without warning, the girls went back to the Austrian police and changed their story to implicate Gibbs. He was officially charged with “sexual abuse of a defenseless or psychologically impaired person.”
“The girl said, ‘I had a flashback that Freddie Gibbs was involved in this rape, too,’” Gibbs told XXL in 2017. “A dream that I was also involved. Basically I got indicted for a so-called flashback, a dream.”
After two weeks in Toulouse, Gibbs finally posted his 50,000 euro bail. The terms of his bond required him to stay in France and to check in weekly with the courts, forcing him to spend a fortune on short-term rentals. He kept hoping that the charges would be dropped or that maybe the French or American governments would deny his extradition to Austria. But the situation wouldn’t disappear without a fight.
An extradition deal was brokered. After several months in France, the Austrian courts agreed to let Gibbs avoid prison while his case was pending. But as soon as he touched down in Vienna, they immediately reneged. He’d have to stay behind bars for the weekend, until the matter could be properly cleared up. Come Monday, it was revealed that the judge who granted his stay of freedom was on a month-long vacation. He was forced to tell his story to an entirely new magistrate, who didn’t believe him, and forced him to temporarily remain in investigative custody. This became 37 days in the Vienna jail.
In the Austrian penal system, there is no separation between jail and prison. You don’t get sent upstate after being convicted of a crime. This is where they bring drunks after a rowdy night in the Spittelberg district, and this is where inveterate criminals serve their bid. It’s akin to a U.S. federal prison. In Austria, Gibbs had it doubly bad. The Africans didn’t fuck with him because he’s American. The skinheads didn’t fuck with him because he’s Black. Placed in a cellblock full of rapists, his fury mounted at being grouped with the humans he despises most. Swastikas adorned the walls. But as long as he was alive and breathing, the U.S. embassy couldn’t care less.
Days and nights were spent praying and writing raps. The genesis of Bandana traces back to this mournful period of isolation. He read more than he had since leaving school a decade and a half before, as his fiancée brought him books: a lot of Gil Scott-Heron and Elijah Muhammad; A Tale of Two Cities and The Autobiography of Malcolm X. But most Black-themed literature was denied by the prison censors. The one time they took him to the prison library, every book was in German. On trips to the yard, racial slurs greeted him.
His fiancée would visit with his daughter, and every session left Gibbs haunted by the notion that this would be the last time he ever saw her. The low point arrived when the authorities appeared in his cellblock accompanied by a translator. They all spoke clear English, but this was another way to intimidate him, to try to win a conviction and gain political clout.
“They told me, ‘Just go ahead and admit to this shit and we’ll give you three years … Try to fight us, we’ll be sure you get the maximum 10,’” Gibbs says today. “I said, ‘You’re going to make sure that I get the max 10 years with no evidence of me even having sex with this girl?’ He’s like, ‘You’ll do a year and a half, and then you’ll go back to your country.’ I said, ‘Nah, because if I admit to this shit, my name will be fucked up.’ And I didn’t do it.”
A trial date was set for September 30, 2016. In Austria, you don’t get a jury of your peers. The whims of four white Austrian judges would determine his fate. After almost four months in jail, his destiny unfolded in a two-hour trial conducted entirely in German. Vehemently denying Gibbs had any physical contact with the women, his defense team presented video surveillance footage from the Vienna hotel showing the women walking under their own volition, before and after the incident—as well as them hanging out in the hotel lobby. Two witnesses from the hotel—an employee and a guest, neither of whom Gibbs knew before that night—testified on his behalf. The DNA evidence completely exonerated Gibbs, revealing no sexual contact between him and the women. Timestamped selfies were exhibited showing Gibbs alone in his room at the time the women said the assault was taking place. The prosecution’s evidence hinged largely on suggestive rap lyrics from Gibbs’s catalog and the women’s testimony, delivered via video conference.
There was no translator at the trial, so for its duration, Gibbs relied on facial readings and winks from his lawyer to guess at how he’d be spending the next decade.
“Imagine sitting listening to a bunch of Austrians talk in German, deciding my fate,” he says today in his studio. “I was nervous as fuck. I didn’t know what these people were going to do. I still think about it. That was the most nervous day of my life.”
Without much deliberation, the judges delivered their verdicts, one by one: not guilty … not guilty … not guilty … not guilty.
The four months of psychological and physical agony, racist taunts, debilitating stress, and forced isolation from his family were suddenly over. Gibbs was immediately free to come home. Whatever that might mean.
The trauma remains, but people figure out ways to negotiate around it. At first, Gibbs didn’t ever want to rap again. That life—the constant attention, the one-sided demands, the vultures—had nearly caused his downfall. Nightmares plagued him. A disciple of 2Pac, the parallels felt unmistakable. He’d survived an attempt on his life in New York, then served time after being charged with sexual assault due to an incident involving his hangers-on; we all know what happened next. Now, Gibbs was in his mid-30s, the time when most rappers start to fall off, if they haven’t already.
“I didn’t really want to rap anymore. I didn’t even want to be famous,” Gibbs says. “Let me just do something else and get myself right.”
“What did you think of doing?” I ask.
“Selling drugs again.”
By that point, he’d been selling drugs for more than half his life, longer than he’d been rapping. At some point in the past decade, the different sides of Freddie Gibbs started to converge. When you call yourself Gangsta Gibbs, it comes with the understanding that you’ll be constantly tested. Besides, the lure of fast money was so strong, especially since he started with so little.
“Once I created the Gangsta Gibbs persona, it took over me,” Gibbs says. “To a certain extent, I had to keep living up to it. That can put you in a twist, in the streets and the music. I know a lot of young guys feel that way, but luckily, I had that balance, I had Lambo.”
It’s reductive to chalk up the Gibbs-Lambo union as simply that of artist and manager. It’s more of a creative partnership that achieved true symbiosis only in the past few years. After Gibbs first returned to L.A. in 2008, Lambo and Archibald “Archie” Bonkers served as his co-managers until 2014, when Lambo officially became the sole guru. Lambo understood that it wasn’t his place to lecture Gibbs on leaving street life, but served as a sympathetic support system and sounding board until he was finally ready.
The platonic vision for Gibbs’s long-term career was the Grateful Dead, beloved by a massive cult audience, scoring their biggest commercial hit deep into their history.
“The Dead didn’t have a hit until the late ’80s, and then they never did again, but they had a big fan base that loved them because they were the realest; that’s always how I’ve seen Freddie’s career,” says Lambo, who in addition to managing Gibbs works as an A&R and marketing manager at Innovative Leisure, the L.A. independent label standard-bearer. “The Dead might not always hit the right note, but they were always themselves and took risks. Freddie isn’t afraid to take a risk. And we knew that if you always do great stuff, people will eventually notice.”
Beyond fully recommitting himself to rap, Gibbs learned to let go. Without switching up his bulletproof mentality, he revealed his full personality to the world: the natural entertainer with the comic gift for invective and mimicry, especially after a bottle of Hennessy. Being one of the hardest rappers alive didn’t mean that you couldn’t have a sense of humor.
To promote 2018’s Freddie, they created an ingenious viral marketing campaign, where Gibbs wore a leisure suit open at the collar, à la Teddy Pendergrass, and crooned boudoir ballads in a fake disco-era infomercial. He let the chopper spray on social media, creating a slipstream of chaotic jokes, tender love for his children, and a bunny rabbit suit that I still don’t quite understand. At one point, he got a little too Richard Pryor for the Instagram censors, but a quasi-secret Gibbs burner account flourishes.
“N----- be hating,” Gibbs says of his IG ban. “They got me kicked off because muthafuckas got pussy-ass feelings about my posts, and I’m just trying to post funny shit. Only Mark Zuckerberg can get me my account back.”
Of course, none of this would matter if the new music didn’t rank among the best of his career. The third wave officially began to crest with Bandana, which finished 2019 as the 11th-highest-rated album (all genres) on critical aggregate site Metacritic. Released on RCA, it marked Gibbs’s first actual release on a major label, a 360-degree journey for the former Interscope refugee. Madlib and Gibbs’s first project answered the question of what Madlib beats would sound like if the ghosts of the soul samples were killed twice by a trained rap assassin with mathematical precision. But Bandana finds MadGibbs as a legitimate group: loose and uninhibited, they craft a narcotic blaxploitation masterpiece costarring Anderson .Paak, Killer Mike, Black Thought, Yasiin Bey, and Pusha T. The collaborative choices were clear: Gibbs had put in the work and earned the right to be enshrined in the hall of game.
“He can adapt to any style or genre you throw at him while maintaining his own style and flow. He sings, raps, and I’ve seen him do live comedy better than some of these comedians,” Madlib says. “With Piñata, we really didn’t know each other musically or in life, but hung out a lot since then and I studied his past discography and tried to go a little more in his direction on Bandana. And I think he had time to listen to my beat tapes a little more and fit inside of those beats. To rap on my shit, you have to have a good ear and feel; my style is non-quantized so I like to speed up and slow down some of my tracks to test whoever is rapping. Gibbs is one of my favorite MCs: a mix between gangsta shit and straight up raw hip-hop.”
If it was surprising that Alfredo received the Best Rap Album nomination, it’s only because the Grammys rarely recognize anything so proudly and purposefully un-commercial. And neither Alchemist nor Gibbs publicly or privately campaigned for the recognition. The notion of the pair collaborating on a full-length project had been the fantasy of rap reply guys since Gibbs delivered an eternal hip-hop quotable on 2011’s “Scottie Pippen.” They kept the ambition simple and executed meticulously. If Madlib’s beats were a triangle offense of constant movement and tricky angles, Alchemist’s were perfectly lobbed alley-oops. Alfredo is a symphonic highlight reel of air-walking windmill dunks. Rap as NBA Jam demolition with snippets from The Original Kings of Comedy substituted for “HE’S HEATING UP.”
If you started an academy to teach people how to rap (admittedly, the worst idea ever conceived), you would assign “1985” as core curriculum. The last song recorded for Alfredo, Gibbs called Alchemist to tell him that he “cracked the God flow” during a shroom trip in the studio with BJ the Chicago Kid. Over a peyote button disguised as a guitar loop, Gibbs brags about traveling with a cocaine circus like Michael Jordan in ’85 (and dropped it about a week or two after that Last Dance episode aired). He blacks out in that hypnotic zone where everything seems to slow down: His baritone slices in double time without breaking a sweat; it dips and dives into concealed pockets of the beat, ransacking it, toying with it like a rope-a-dope and then flattening it with crushing force. It strikes a caliber of technical mastery and granite melodies that only a handful of rappers have ever reached.
“[Gibbs has] so many bags that he digs into,” says Alchemist. “When he works, he’s like a pair of pants with 18 pockets and zippers; he can go anywhere. He has a unique style because he grew up in Indiana: The flow has a Midwest or Southern [influence], but he grew up listening to West Coast and East Coast rap too. It makes the songs really entertaining and the rhythms crazy. I gotta give credit to Madlib too—the two projects they did really opened doors for this style of music. Those albums are incredible and could be nominated for a Grammy. They took the steps and did the hard work.”
It’s partially timing too. A decade ago, a space for Gibbs didn’t exist. But alongside his ascent, like-minded rappers like Roc Marciano, Danny Brown, Pusha T, Run the Jewels, Griselda, Earl Sweatshirt, and Armand Hammer have helped bridge the traditional divide between rugged, widow-making rap and experimental flights of innovation. Gibbs synthesized the classic pistol grip stomp of gangsta rap and welded it to the helter-skelter haze of the best subterranean burners. He has made the mountain come to him.
“When I was a kid, I definitely didn’t know that I was going to be a rapper, but I always knew in my heart that I was going to be something important; it just turned out to be this,” Gibbs says. “Now, I want to be the best at it, the best rapper. I want them to talk about me the same way that they talk about Jay-Z and Scarface, and I think I’m on the path.”
Перевод - русский Портрет Фредди Гиббса на вершине горы
Уроженец городка Гэри, что в штате Индиана, пережил торговлю наркотиками, задержание и суд за границей, а также годы мучений с мейджор-лейблами — и стал одним из величайших рэперов своего поколения (а возможно, и всех времен). В это воскресенье он, возможно, получит "Грэмми", да и в целом дела у него идут неплохо.
Автор: Джефф Вайс
Вилла "Маунт-Кейн". Поскольку она существует в фантазии в духе истории о богах на Олимпе, лос-анджелесское пристанище Фредди Гиббса снабжено кранами, из которых течет коньяк "Hennessy", и холодильником, забитым чистейшим белым порошком в Северной Америке. Английский дворецкий выносит на серебряном подносе бланты с фирменным сортом каннабиса Фредди. Облаченные в меха девушки из гарема почивают на кушетках, угощаясь галлюциногенными грибами в шоколаде. Автор пластинки, выдвинутой в этом году на "Грэмми" в номинации "Лучший рэп-альбом", Гиббс щеголяет по своему дворцу в курительном пиджаке-халате Versace психоделической расцветки, напоминая не то ханьского императора, не то Хью Хефнера. А открывающийся вид на окрестности... Мда, такой вид обеспечить себе может лишь богатый наследник, главарь преступного синдиката или один из лучших рэперов на Земле.
Возможно, Фредди морально разлагается лишь по выходным. Днем среды домашний быт Фредди Сопрано в долине Сан-Фернандо не так уж и отличается от быта Тони Сопрано. Гэнгста Гиббс очень вежливо обсуждает дела со строителями, которые занимаются ремонтом его орлиного гнезда на вершине холма. В дымке внизу простирается долина. Изысканный дизайнерский наряд сменяют кроваво-красная худи и черные шорты. Дом обставлен негусто, но уютно. То тут то там красуются личные реликвии: пара обуви с гиббсовской "G", открытки «Мы любим дядю Фреда» от племянников и племянниц, анимированный триптих с Гиббсом, Curren$y и Элкемистом, дизайнерские скейтборды и обрамленный портрет Гиббса в спортивном костюме Adidas. На то, что мы имеем дело с крупной рэп-звездой, намекает и автопарк: Chevrolet Impala 1972 года и новенький Chevrolet Corvette.
В соседней комнате под внимательным присмотром няни на игрушечном спорткаре гоняет сын Фредди-младший (которого наш герой ласково зовет "Кроликом"). Дом расположен к востоку легендарных дворцов оси Канье-Кардашян-Дрейк. В этом районе живут зубные врачи, юристы и риелторы. Все они — состоятельные люди, члены родительских комитетов при частных школах, и соседство Гиббса с пародонтологом кажется слегка нелепым.
Следует воздать Фредди должное за дар к сотворению миров, благодаря которому в одной личности сочетаются дружелюбный фанат NBA и лирический герой Фредди Кейн — непобедимый наркобарон, запечатленный в классических совместных альбомах с Мэдлибом ("Piñata" (2014), "Bandana" (2019)), а также в прошлогоднем "Alfredo", за который Гиббс и Элкемист выдвинуты на "Грэмми". В первой половине карьеры Гиббс налегал на бескомпромиссные рифмы об убийствах, однако потом изящно превратился в босса мафии, разодетого в сшитые на заказ наряды от Gucci — словно фрилансер-грабитель стал заправляющим делами авторитетом, к которому обращаются с просьбой оказать услугу.
Хип-хоп карьера Гиббса фактически беспрецедентна: когда первый его лейбл Interscope списал рэпера со счетов, он пробился к признанию в качестве независимого артиста — одного из популярнейших музыкантов эпохи блогов. Несмотря на полные залы, которые Фредди собирал по всему миру, отрасль продолжала относить его к андеграунду. Однако за последние пять лет его карьера получила взрывное развитие: за несколько месяцев до 39 дня рождения Фредди многократно популярнее, чем был когда-либо. В прошлом году он подписал контракт с Warner Records, получил первую сольную номинацию на "Грэмми" и регулярно упоминался в списках лучших рэперов из числа живущих ныне. Этакий Хэнк Аарон (бейсболист, который славился несравненным постоянством отличной игровой формы, но ни разу не сделал 50 хоум-ранов за сезон) от мира хип-хопа стал его Барри Бондсом, который ближе к сорокалетнему возрасту совершил за счет стероидов рывок, нарушающий законы пространства, времени и жизненной емкости легких.
«Здесь главное — делать 30-40 хоумранов каждый год. Я не пытаюсь сделать в один год 51, а в следующий — 12, и оказаться в низших лигах» — говорит Гиббс, затягиваясь блантом в своей студии, оформленной в сугубо деловой манере в черном цвете. На "плазме" включен спортивный канал ESPN. «Если я буду зарабатывать по пятьдесят тысяч долларов за концерт до конца карьеры, то супер. Я знаю много таких, кто не зарабатывает столько за год. Я не жадничаю в этой игре. Сейчас мне открывается много возможностей. Оглядываясь назад, я понимаю, что лучше так, чем если бы это случилось со мной в начале карьеры, когда я был слишком молод, чтобы понять это и совладать с этим».
Некогда неспособный пробиться к широкому слушателю артист заслуженно стал исполнителем первого эшелона. Ресивер и сэйфти (позиции игроков в американском футболе — примечание переводчика) школьной команды, который получил стипендию в Университете Болл Стэйт — и ушел с первого же курса — сейчас является любимым артистом будущих членов Зала славы баскетбола.
«Кажется, он только выходит на пик формы, — говорит близкий друг Гиббса Кевин Дюрант, форвард "Бруклин Нетс". — Он может записываться с кем угодно и при этом сохранять у микрофона разносторонность и инстинкт убийцы. Видно, насколько ему есть дело до собственного творчества. Мало кто аутентичнее его. В его музыке присутствует как юмор, так и боль».
Чтобы понять источник этой боли и важности эволюции Фредди, придется вернуться к его первому прорыву. Я познакомился с Гиббсом в конце 2009 года, вскоре после выхода "The Miseducation of Freddie Gibbs" и "Midwestgangstaboxframecadillacmuzik" — двух микстейпов, которые изменили его жизнь. Первый по большей части состоял из песен с его так и не выпущенного лейблом Interscope дебютного альбома, второй же был его первой декларацией о намерениях. Баунсом с надрывной читкой даблтаймом Гиббс заявил себе как о виртуозном наследнике стремительного рэпа Bone Thugs-N-Harmony и Twista со Среднего Запада США, грязного кантри-соула UGK и Devin The Dude, присущего 2Pac неистовства в духе «я против остального мира» и сертралиново-кодеиновых гармоний Z-Ro.
Музыка была замечательной по всем параметрам, но назвать тогда Гиббса неотесанным было бы преуменьшением. Когда я навестил его той зимой, он по-прежнему жил в Ван-Найсе в ветхом многоквартирном доме, расположенном в злачном квартале, который был завален упаковками от презервативов, стеклом разбитых бутылок и перевернутыми магазинными тележками. Мы уничтожили три бланта за полтора часа, и Фредди рассказал мне, как одним из его хобби в родном городке Гэри было ограбление товарных поездов. Я уходил из гостей настолько накуренным, что забыл траву, которую принес с собой. Вернувшись за ней, я услышал от Фредди, что он «без лишнего шума добудет любой стафф, который мне понадобится». Мне нужно будет лишь сказать ему.
«У меня хранился там кокаин, у меня хранилась там трава» — говорит Гиббс, затянувшись блантом в студии. Когда Гиббсу еще не было тридцати, он казался человеком, идеально подходящим на роль 2Pac в байопике. Сейчас же он кажется просто Фредди Гиббсом: долговязый, но мускулистый, свежевыбритая голова, эспаньолка. При этом рэпер словно одержим некой приглушенной энергией, которая по-прежнему может создать колоссальные проблемы, начни вдруг события развиваться по худшему сценарию.
«Тогда я как раз получил деньги от лейбла и потратил их, чтобы купить еще наркотиков, — продолжает он. — Я не платил никаких налогов. Я думал: «Ладно, буду трэповать, пока лейбл не предложит мне контракт на выпуск альбома». Однако тяжело отказаться от того, чем зарабатывают все твои друзья. Друзья же не зарабатывают на рэпе, в отличие от тебя».
Уже трудно вспомнить, насколько иначе выглядела ситуация десять лет назад. Когда Гиббс попал в список фрешменов по версии журнала XXL в апреле 2010 года, в США еще не было стриминга. Если твои треки не играли на радио, продать компакт-диски было практически невозможно. То была эпоха Tumblr-рэпа и Odd Future, мелодичных поп-кроссоверов вроде музыки Drake и Wiz Khalifa. Brick Squad и Waka Flocka заправляли в Атланте. Пути для Гиббса попросту не существовало. Он был слишком молод для ностальгии слушателей и слишком груб для слушателей бэкпэкерского андеграунда. Его не поддерживала корпоративная машина гэнгста-рэпа, которая как раз отживала свое: Канье обгонял по продажам 50 Cent.
Межзоновое существование Гиббса лучше всего описывала афиша мероприятия 2010 года, на которой его втиснули между каноническим хедлайнером GZA и выступавшим на разогреве Кендриком Ламаром. Спустя две недели комптонский рэпер выпустил микстейп "Overly Dedicated", за который его короновал Dr. Dre. Остальное — пулитцеровская история. Гиббс же, в отличие от коллег по цеху, точно родился под несчастливой звездой. Отчасти дело было в обстоятельствах. В родном городке Гэри Гиббс упирался в стеклянный потолок. Несмотря на отдаленность в лишь 40 километров, Чикаго никогда не заявлял права на родину Jackson 5. Не спешил считать Гиббса своим и Лос-Анджелес. Статья, которую я написал про него для газеты LA Weekly, вызвала бурчание и в целом была понята неверно многими представителями местной рэп-сцены. Никто не отказывал Гиббсу в таланте, однако, несмотря на то, что он периодически жил в городе с середины нулевых, местные так и не начали называть его настоящим лос-анджелесским рэпером.
«На тот момент никто в Лос-Анджелесе не читал рэп лучше, чем я. Будь я родом из Лос-Анджелеса, я стал был гораздо более крупной звездой, причем раньше, — говорит Гиббс. — Сейчас времена изменились. Когда-то география играла большую роль в том, что ты делаешь, от нее зависела и поддерживающая тебя база. Я нуждался в этой базе, у меня не было ее в Гэри, поэтому я переехал сюда и фактически воткнул свой флаг в землю между Лос-Анджелесом и областью залива Сан-Франциско. Плюс меня выручил интернет. Благодаря мне ребятам из небольших городов теперь проще получить признание».
Сентиментальность уроженца Гэри сидела во Фредди глубоко, однако на протяжении первых лет жизни в Лос-Анджелесе каждый шаг рэпера определяло жестокое мировосприятие, выработанное в восточной части городка, в котором происходило больше убийств, чем в любом другом месте "Ржавого пояса" США. Гиббс подписал контракт с Interscope с посредничеством Джо "3H" Вайнбергера (известного упоминанием Канье в треке "Last Call") после того, как Бен "Лэмбо" Лэмберт, и поныне остающийся менеджером Фредди, нашел артиста на ныне уже не существующем сайте с микстейпами. Однако индустрия находилась в состоянии свободного падения благодаря Napster, и лейбл не понимал, что делать с Фредди. 50 Cent мог подписать Фредди, чтобы тот заменил The Game в G-Unit. Вместо этого он подписал Hot Rod (загуглив «Hot Rod рэпер», вы увидите на верхних строчках списка поисковой выдачи видео на YouTube под названием «Что случилось с Hot Rod?»)
«Я был в бешенстве, потому что знал: если G-Unit не подпишет меня, то Interscope меня сольет, — говорит Гиббс. Он почти избавился от гнева по этому поводу, но определенная часть этой занозы все еще сидит в нем. «Шесть месяцев как бы шло прослушивание, а потом мне просто заявили: «Мы в тебе не нуждаемся». Меня всегда вдохновлял 50 Cent, я действительно хотел оказаться рядом и учиться у него. Впрочем, ничто не происходит просто так».
Улицы одержали временную победу. Фредди пожил во всех частях Южного централа: на перекрестке 43-й и Мэйн-стрит, 55-й и Эстрелла, на Фигероа. Он упаковывал вес и вывозил его из города. Его несколько раз обвиняли во владении оружием, за счет несоблюдения правоохранительными органами формальностей он сумел избежать обвинений в связи с хранением наркотиков и провел лишь несколько дней в лос-анджелесском исправительном учреждении "Твин Тауэрс".
Ситуация стала непростой, и жизнь забросила Гиббса бумерангом сначала в Гэри, а потом — в Атланту, где жила его беременная подруга. Случилась трагедия. Девушка потеряла ребенка, у Фредди умерла бабушка, он попал в зависимость от таблеток и едва не погиб в перестрелке. Он полностью забросил рэп, и время было не на его стороне. Если бы не покойный ныне Джошуа Фэйдэм (он же Josh the Goon), Фредди Гиббса в том виде, в котором мы его знаем, попросту бы не существовало.
Невозможно написать полную историю Фредди Гиббса без упоминания Josh the Goon, который умер от гипертрофии сердца прискорбно рано — в 2017 году. Чтобы представить его, представьте себе Пагсли из семейки Аддамс, который состоит в группировке скейтеров Z-Boys и носит в школу кастет. Типичный представитель породы "слишком редкий, чтобы жить, слишком странный, чтобы умереть", этот еврейский панк-звукоинженер из Калифорнии не дал Гиббсу бросить рэп. Goon полдюжины раз предложил Гиббсу билет на самолет и крышу над головой, и Фредди в итоге сдался. Знакомые с легендой Гиббса обожают множество историй про артиста из конца нулевых. Каждый день, когда Goon уходил на работу, Gibbs сначала варил крэк, а потом открывал свою уличную аптеку.
«Кокаин было настолько легко продавать! Я получал унцию порошка за 800 долларов, а крэка из нее получалось на 1700 долларов. Я делал это каждый день, — говорит Гиббс. — Я начал продавать крэк еще в старших классах школы. У меня был друг, который из порошка на 50 долларов готовил порцию крэка, которую я продавал двум торчкам за 100 долларов».
В Голливуде стоял дом в духе реалити-шоу "Реальный мир". Гиббс снял в нем комнату и начал сколачивать состояние, добавив в репертуар мягкий кокаин. Заправляла заведением эмигрантка из Южной Африки, которая начала спать с Гиббсом и предложила ему фиктивный брак с целью получить грин-карту.
«Она начала предлагать мне 25000 долларов, чтобы я на ней женился, — вспоминает со смехом Гиббс. — И я такой: «Ну уж нет... Сука, я продаю крэк. 25000 у меня зашиты в матрасе. Что с тобой не так?»
По ночам он записывал музыку, которая в итоге попала на микстейп "Midwestboxframecadillacmuzik". Не особо удивляешься, узнав о параллельных карьерах в торговле наркотиками и хип-хопе человека, который читал в припеве: «Бог заставил меня продавать крэк, чтобы мне было, о чем читать рэп». Однако особо впечатляет то, насколько умело Гиббс переключался между мирами: вот он затягивает на припев вокалиста Black Keys и затевает коллаборации с EDM-trap-продюсерами, а вот приобретает целый арсенал.
«Сложно быть одновременно на войне и в рэпе, потому что необходимо сосредоточиться на чем-то одном, — говорит Гиббс. — Восемьдесят процентов всего времени, в которое я продавал наркотики, я был в состоянии войны с другими бандами, другими поставщиками. У меня есть опыт грабежа. Можно ограбить лишь ограниченное число людей до того, как возьмутся уже за тебя. Значительную часть заработанных на наркотиках денег мы тратили на войну, на то, чтобы остаться в живых. Не только на еду, жилье и одежду — еще и на патроны».
К 2012 году в конце тоннеля забрезжил свет. Young Jeezy пригласил Гиббса на свой лейбл CTE. Одновременно Гиббс создал творческий союз с Мэдлибом, сэмплоделическим хип-хоп-композитором, что позволило ему окончательно снискать расположение андеграунд-аудитории. Но союз с Jeezy быстро распался. И хотя первый совместный альбом Гиббса и Мэдлиба имел коммерческий успех и пользовался признанием критиков, он не смог разлучить Фредди с преступным миром. Спустя примерно восемь месяцев после выхода пластинки "Piñata" в Гиббса стреляли в Бруклине практически в упор. Нападавший был лишь в нескольких шагах и задел двух человек из окружения Фредди, но не попал в самого артиста. Целься стрелок хоть чуточку лучше, история бы закончилась на этом месте.
Гиббс же продолжил закупать оружие. В интервью, которое Фредди дал мне в 2015 году после рождения первого ребенка (дочери Айри), он рассказал, что владеет где-то 50–100 единицами стрелкового оружия, а «с момента рождения дочери покупает по два ствола в месяц». Тем временем за наркотики посадили Dominican H, близкого друга Фредди, которому рэпер выражал респект в ряде треков. Во время туров по стране сотрудники ФБР начали встречать Фредди в аэропорту. Они начали следить за ним в злачных местах, имеющих отношение к торговле наркотиками. Пространство начало сужаться.
«За меня взялись как следует, — говорит Гиббс. — Пытаясь избежать всего этого, я отправился в Европу, и меня арестовали там. Я думал, что это из-за моих американских движений с наркотиками. Я был потрясен: «Что?! Они достали меня здесь? Что вообще происходит?»
Один за другим люди вокруг раскрывали свои подлинные личности. Коридорный отеля не был коридорным — он был полицейским. Девушка на стойке регистрации предъявила значок. Швейцар вытащил пистолет. Да и холле отеля сидели не туристы — это была французская полиция. Засада. Бежать было невозможно.
Шоу не могло продолжаться. Концерты тура пришлось резко отменить. Дело происходило 2 июня 2016 года в Тулузе — аэрокосмической столице Франции с населением в полмиллиона человек, расположенной примерно в полутора часах езды от средиземноморского побережья. Фредди Гиббса, американскую рэп-звезду, окружили. «Э, что такое?» — воскликнул он. Он пытался отбиваться, но потом увидел оружие: «Вот дерьмо». Полицейские быстро заковали Фредди в наручники на виду у всей сопровождавшей его в туре команды: администратора, тур-менеджера и промоутера. Те активно пытались убедить полицию, что произошла какая-то ошибка, но шесть агентов под прикрытием не оказываются на операции по ошибке.
Удача Гиббса закончилась. Это были не восьмидесятые. Избежать слежки, прослушивания и многонациональных щупалец ФБР было практически невозможно. Полицейские не сказали Гиббсу, за что его арестовывают, но казалось очевидным, что в Америке, по другую сторону океана, кто-то начал сотрудничать с органами правопорядка. А ведь Гиббс был настолько осторожен. Он следовал всем уличным правилам: не продавал наркотики большими партиями, никогда не связывался с лишними партнерами. Если ты независимый фрилансер, то периодически будешь проигрывать. Ты никогда не заработаешь, как глава наркокартеля. Однако деятельность позволяла превратить заработок от рэпа, сопоставимый с доходами верхушки среднего класса, в настоящее богатство. Наркотики всегда были средством для достижения цели. Поимей с них все, что сможешь — и сматывайся. И Гиббс был так близок к цели. Он наконец-то заработал достаточно, чтобы купить землю, и вот-вот перестал бы обходить закон. Этакий девелопер Стрингер Белл из третьего сезона "Прослушки". И вот что происходит.
Фредди привезли в следственный изолятор в Тулузе. Это учреждение не было похоже на следственный изолятор в лос-анджелесском районе Марина Дель Рей, где полицейские, после задержания Гиббса с оружием, спросили у него, не хочет ли еды из McDonald's (потом вообще выяснилось, что пистолет был зарегистрирован, и уже через несколько часов Фредди был на свободе). СИЗО в Тулузе, скорее, напоминало крепость около аэропорта Лос-Анджелеса — тюрьму, в которую полицейские отвезли Гиббса после задержания с полутора килограммами травы. Тогда до Гиббса докопался другой задержанный, и началась драка. Двое суток спустя Фредди вышел под залог, а когда все же оказался в зале суда, судья непонятным образом перепутал 3-4 фунта (~1,5 кг) c 3-4 граммами. Дело было закрыто.
На этот раз счастливых случайностей не произошло. Французские изоляторы были грязными и неопрятными. В них часто возникали конфликты на расовой почве. Гиббса посадили с черными заключенными, большинство которых родились в Африке и не говорили по-английски. «Господи, похоже, намечается продолжение тюремных приключений» — пробормотал Фредди себе под нос. Все вокруг беспрестанно курили. Фредди едва мог дышать. Два или три дня спустя ему сообщили, что он арестован за насильственные действия сексуального характера. Во внесении залога до тщательного рассмотрения дела Гиббсу было отказано.
Охранники дразнили его на ломаном английском, в шутку требуя от него читать рэп. Экран чужого смартфона. Ночные выпуски новостей. Сенсационные сообщения об американском рэпере, обвиняемом в гнусном преступлении. Ужасные сценарии мелькали в голове Фредди. Он думал, что, возможно, его дочь уже будет тинейджером к моменту их следующей встречи. Ему было необходимо убедить невесту в собственной невиновности. Опять же, у него была карьера. Как только подробности его ареста сообщили в США, мнение общественности качнулось в обратную сторону.
«Я ненавижу насильников. Оказаться в глазах других насильником — едва ли не худшее, что случалось со мной за всю жизнь» — говорит он мне пять лет спустя. Но на тот момент у Фредди фактически не было возможности донести до внешнего мира правду. Около недели ему не давали воспользоваться телефоном. А когда, наконец, дали, он позвонил маме, невесте и менеджеру Лэмбо, который взялся за трудоемкий процесс организации команды адвокатов — в итоге в ней будет 11 юристов.
Причиной ареста Фредди послужили события, разыгравшиеся после концерта в Вене за год до этого. Две австрийские девушки — 16 и 17 лет — пробрались за кулисы и завели знакомство с членами гастрольной команды Гиббса. Потом они поехали с ними в отель. Гиббс говорит, что в одиночестве вернулся в свой номер и лег спать. На следующий день женщины написали заявление в полицию — мол, один из друзей Гиббса совершил против них преступление сексуального характера. Имя Гиббса в заявлении не фигурировало, никаких обвинений против него выдвинуто не было.
Согласно заявлению, друг Гиббса совершил половой акт с обеими женщинами. Возраст сексуального согласия в Австрии составляет 14 лет, поэтому, с правовой точки зрения, незаконными действиями могло считаться подмешивание снотворного в напитки женщин, в результате которого они просто были не в состоянии дать согласие. Спустя неделю после происшествия австрийская полиция связалась с букинг-агентством Гиббса и сообщила, что на арест его друга выписан ордер. Предполагаемый нарушитель, уличный парень из Гэри, который приехал в Европу за компанию со школьным другом, к тому моменту уже вернулся в Штаты. Ситуация не получала развития до того, как Гиббс вернулся в Европу спустя 11 месяцев. Без предупреждения девушки снова пришли в австрийскую полицию и изменили показания, обвинив Гиббса. Ему предъявили официальное обвинение в «преступлении сексуального характера против беззащитного или психологически беспомощного лица».
«Девушка сказала: «Я вспомнила, что Фредди Гиббс тоже участвовал в изнасиловании, — рассказывал Гиббс XXL в 2017 году. — Ей приснилось, что я тоже принимал участие. Фактически меня привлекли к уголовной ответственности за флешбэк, за сон».
Проведя две недели в Тулузе, Гиббс в итоге вышел под залог в 50000 евро. Согласно условиям залога, Фредди должен был оставаться на территории Франции и еженедельно появляться в судах, при этом тратя целое состояние на краткосрочную аренду жилья. Он продолжал надеяться на то, что обвинения будут сняты, или на то, что французское или американское правительство не позволит экстрадировать его в Австрию. Но ситуация не разрешалась сама по себе.
Было заключено соглашение о выдаче. Спустя несколько месяцев, которые Гиббс провел во Франции, австрийский суд согласился на его пребывание на свободе во время рассмотрения дела. Как только артист прилетел в Вену, австрийцы тут же нарушили обещание. Мол, Фредди придется провести за решеткой выходные, пока ситуация не прояснится в достаточной степени. В понедельник же выяснилось, что судья, который гарантировал Гиббсу пребывание на свободе, отбыл в отпуск на месяц. Фредди был вынужден рассказывать свою историю другому судье, который не поверил ему и предписал арест на период следствия. Гиббс провел 37 дней в венской тюрьме.
В австрийской пенитенциарной системе СИЗО и исправительная колония не разграничиваются. Тебя не отправляют в колонию после осуждения за преступление. Побуянившие по пьяни и закоренелые преступники отбывают заключение в одном месте. Это похоже на федеральную тюрьму в США. В Австрии Гиббсу было вдвойне тяжело. Африканцы не хотели иметь с ним дел, потому что он американец. Скинхеды не хотели иметь с ним дел, потому что он черный. Он сидел в камере полной насильников и кипел от гнева на то, что его поместили вместе с людьми, которых он презирает сильнее всего. Стены покрывали свастики. Но пока он был жив, Посольству США не было до него дела.
День и ночь он молился и писал рэп. Альбом "Bandana" наметился в тот мрачный период изоляции. За время заключения Фредди прочитал больше, чем за пятнадцать лет с момента окончания школы. Невеста привезла ему книги Гила Скотт-Херона и Элайджи Мухаммада, "Повесть о двух городах" Чарльза Диккенса, автобиографию Малкольма Икс. Однако основную часть литературы по черной истории тюремные цензоры не пропустили. Однажды Фредди отвели в тюремную библиотеку, но там все книги были на немецком. По пути во двор на прогулку, он слушал расистские оскорбления.
Невеста навещала его вместе с их дочерью, и после каждой встречи Гиббс боялся, что видит малышку последний раз. Дела стали хуже некуда, когда в его тюремный корпус явились представители власти в сопровождении переводчика. Они все хорошо говорили по-английски, и это был еще один способ запугать его, подготовить почву для обвинительного заключения и заработать для себя политические очки.
«Они говорили мне: «Просто признайся в этом дерьме, и мы дадим тебе три года. Начнешь сопротивляться — получишь максимальные десять» — рассказывает Гиббс сегодня. — Я сказал: «Вы позаботитесь о том, чтобы я получил максимальные десять лет в отсутствие каких-либо доказательств того, что у нас с этой девушкой был секс?» Он такой: «Отсидишь полтора года и вернешься на родину». Я сказал ему: «Нет, если я признаюсь в этом дерьме, моей репутации конец». И я не признался.
Суд был назначен на 30 сентября 2016 года. В Австрии нет жюри присяжных. Судьба Фредди была в руках четырех белых австрийских судей. Спустя почти четыре месяца в заключении, его судьба решалась в течение двухчасового заседания суда, которое полностью проходило на немецком языке. Категорически отрицая, что у Гиббса был какой-либо физический контакт с девушками, адвокаты артиста предоставили видеозаписи с камер наблюдения в венском отеле, на которых девушки ходят по отелю по собственной воле как до, так и после происшествия, тусуются в холле. Два свидетеля из отеля, с которыми Фредди ранее не был знаком — сотрудник и постоялец — дали показания в его пользу. Результаты экспертизы ДНК окончательно исключили вину Гиббса: сексуального контакта между ним и женщинами не было. Были продемонстрированы селфи, на которых артист находится в своем номере в одиночестве. Опубликованы они были в то время суток, в которое, по словам девушек, происходило изнасилование. Обвинение, в основном, опиралось на непристойные строчки текстов в исполнении Гиббса и данные по видеосвязи показания потерпевших девушек.
На суде не было переводчика, и на протяжении всего заседания Фредди наблюдал за выражением лица и подмигиваниями адвоката, пытаясь понять, как он проведет следующие десять лет.
«Представь себе, каково это — сидеть и слушать кучу австрийцев, которые говорят по-немецки, решая мою судьбу, — рассказывает он мне у себя в студии. — Я очень сильно нервничал. Я не знал, что это люди собираются сделать. Я по-прежнему думаю об этом. Это был самый тревожный день моей жизни».
Судьи, особо не совещаясь, по очереди вынесли вердикты: «Невиновен», «невиновен», «невиновен», «невиновен».
Четыре месяца психологических и физических мучений, расистских оскорблений, изнурительного стресса и насильственной изоляции от членов семьи неожиданно закончились. Гиббса немедленно освободили, он мог вернуться домой. Что бы это ни значило.
Однако от такого переживания непросто оправиться. Травма остается, но люди находят способ преодолеть ее. Поначалу Гиббс даже не хотел возвращаться в рэп. Именно эта жизнь — постоянное внимание, асимметричные требования, роковые соблазнительцы — едва не привела его к краху. Фредди мучили кошмары. Он был учеником 2Pac, и параллели казались ему очевидными. Тот тоже пережил покушение в Нью-Йорке, отсидел в тюрьме за насильственные действия сексуального характера, причем и тогда в ситуацию были вовлечены непрошенные поклонницы. Мы все знаем, что произошло дальше. К тому же, Гиббс был на середине четвертого десятка жизни, когда большинство рэперов забрасывают музыку — если еще не забросили к тому моменту.
«Я больше не хотел читать рэп. Я даже не хотел больше быть знаменитым, — говорит Гиббс. — Я думал: займусь-ка другим делом и поправлю свое положение».
«Чем ты собирался заняться?» — спрашиваю я.
«Дальше продавать наркотики».
На тот момент он продавал наркотики больше половины жизни — дольше, чем читал рэп. В какой-то момент прошлого десятилетия разные стороны Фредди Гиббса стали сливаться. Называясь Гэнгста Гиббсом, ты должен понимать, что тебя постоянно будут проверять на соответствие статусу. К тому же, быстрые деньги манили Фредди очень сильно — ведь на старте он имел крайне мало.
«Когда я создал лирического героя с псевдонимом "Гэнгста Гиббс", он овладел мной, — рассказывает Фредди. — В определенной степени я был обязан соответствовать образу. А это может привести к проблемам как на улице, так и в музыке. Я знаю, что многие молодые ребята становятся заложниками своего образа, но, к счастью, у меня был баланс, у меня был Лэмбо».
Назвать союз Гиббса и Лэмбо союзом артиста и менеджера было бы упрощением. Это, скорее, креативное товарищество, которое достигло подлинного симбиоза лишь за последние несколько лет. После того, как Гиббс впервые вернулся в Лос-Анджелес в 2008 году, Лэмбо и Арчибальд "Арчи" Бонкерс оба выполняли роль его менеджера вплоть до 2014 года, когда Лэмбо стал единственным гуру. Лэмбо понимал, что не ему уговаривать Гиббса оставить уличную жизнь позади, однако оказывал сочувствие и поддержку до того момента, когда Фредди на это все же решился.
Духовным ориентиром долгосрочной карьеры Гиббса была карьера культовой для поклонников группы The Grateful Dead, которая записала крупнейший коммерческий хит спустя много лет после начала творческой деятельности.
«Первый хит The Grateful Dead записали только в конце восьмидесятых, а второго хита у них не получилось вообще, но у группы была большая фан-база, которая обожала их за подлинность. Именно такой я всегда видел карьеру Фредди, — говорит Лэмбо, который, вдобавок к управлению карьерой Гиббса, занимается артистами и репертуаром, а также маркетингом лос-анджелесского флагманского инди-лейбла Innovative Leisure. — The Grateful Dead не всегда брали нужную ноту, но всегда оставались собой и рисковали. Фредди не боится рисковать. И мы знали, что если всегда делать крутые вещи, люди в итоге это заметят».
Кроме полного посвящения себя рэпу, Фредди научился расслабляться. Не отказываясь от пуленепробиваемого менталитета, он явил миру свою персону во всей полноте: прирожденный артист, обладающий комическим даром крепкого словца и мимикрии — особенно после бутылки коньяка. То, что ты один из крутейших рэперов, не означает, что у тебя не может быть чувства юмора.
Для продвижения релиза 2018 года "Freddie" запустили вирусную маркетинговую компанию. Гиббс надел полиэстеровый костюм с открытым воротником а-ля Тедди Пендерграсс, и напевал салонные балады в видео, стилизованном под рекламно-информационный ролик эпохи диско. Фредди дал огня в социальных сетях, обрушив на подписчиков поток хаотичных шуток, нежных признаний в любви к своим детям и костюм зайца (я до сих пор не понимаю, к чему было это). В какой-то момент он, по мнению модераторов Instagram, перегнул палку в духе Ричарда Прайора, однако квазисекретный "левый" аккаунт Гиббса по-прежнему процветает.
«Они просто хейтят, — комментирует Гиббс свой бан в Instagram. — Они выперли меня оттуда, потому что некоторых слишком уж задевают мои посты. Я стараюсь постить смешно. Только Марк Цукерберг может вернуть мне аккаунт».
Разумеется, все это не имело бы значения, если бы новая музыка не была на уровне лучших треков его карьеры. Третья волна официально поднялась с выходом альбома "Bandana", который закончил 2019 год на 11 месте в списке наиболее высоко оцененных альбомов всех жанров на сайте Metacritic. Выпущенный на RCA, он стал первым фактическим релизом Гиббса на мейджор-лейбле: бывший беженец с Interscope совершил оборот в 360 градусов. Первый проект Мэдлиба и Гиббса дал ответ на вопрос, как зазвучат биты Мэдлиба, если духи соуловых сэмплов погибнут по второму кругу, убитые с математической точностью натренированным рэп-убийцей Гиббсом. На альбоме "Bandana" же Madgibbs предстает уже полноправной группой. Расслабленный и не скованный условностями дуэт создает шедевр в духе наркотической блэксплуатации при участии Anderson .Paak, Killer Mike, Black Thought, Yasiin Bey и Pusha T. Выбор приглашенных гостей четко давал понять: Гиббс поработал на славу и получил право на место в зале славы рэп-игры.
«Он может приспособиться к любому стилю или жанру, которые ты ему подкинешь, при этом сохраняя собственные стиль и флоу. Он поет, читает рэп, а еще я видел, как он выступает в жанре стэндапа лучше многих комиков, — говорит Мэдлиб. — Работая над альбомом "Piñata", мы еще толком не знали друг друга ни в музыкальном плане, ни в личном, однако с тех пор мы много зависали вместе. Я изучил его дискографию и попытался немного подстроиться под него на "Bandana". А у него, думаю, было время подольше послушать мои биты и приспособиться к ним. Чтобы читать рэп на мою музыку, нужны хороший слух и чуйка. Я не привязываю ритмику треков к сетке, я люблю ускорять и замедлять их, чтобы проверить уровень того, кто читает. Гиббс — один из моих любимых эмси, в нем есть и гангстерский стиль, и традиционный сырой хип-хоп».
Удивительным в выдвижении альбома "Alfredo" в номинации "Лучший рэп-альбом" было лишь то, что на "Грэмми" редко признают что-либо настолько нарочито некоммерческое. Ни Элкемист, ни Гиббс не требовали такого признания ни публично, ни в частных беседах. Идея полномасштабной коллаборации дуэта была мечтой слушателей с того момента, когда Гиббс выдал в 2011 году хрестоматийный куплет на треке "Scottie Pippen". Дуэт поставил перед собой простую цель и кропотливо работал над ее достижением. Если биты Мэдлиба можно сравнить с треугольным нападением и бросками с острого угла, то Элкемист идеально набрасывал Гиббсу мяч, чтобы тот забивал сверху. "Alfredo" — симфоническая подборка лучших данков "мельницей", рэп как разнос в игре "NBA Jam" с отрывками из "The Original Kings of Comedy" вместо комментария «HE'S HEATING UP».
Открой кто-нибудь академию, в которой учат читать рэп (что было бы худшей, по общему признанию, идеей в мире), ему следовало бы сделать трек "1985" базовой учебной программой. Его записали на альбом "Alfredo" последним. Гиббс позвонил Элкемисту, чтобы сообщить: он «взломал флоу Бога», трипанув под грибами в студии с BJ the Chicago Kid. В треке, в котором бутон пейота скрыт под видом гитарной петли, Гиббс хвастается тем, что путешествовал с кокаиновым цирком, прямо как Майкл Джордан в 1985 году (и покинул его через неделю или две после выхода той самой серии "Последнего танца"). Его баритон нарезает строчки дабл-таймом без особых усилий. Фредди заныривает в скрытые карманы бита, перетряхивает, выматывает и расплющивает его с сокрушительной силой. Таким уровнем технического мастерства и способностью усидеть на мелодии за всю историю овладели буквально несколько рэперов.
«У Гиббса столько источников, из которых он черпает! — говорит Элкемист. — Во время работы он похож на штаны с 18 карманами и молниями. Он может залезть куда угодно. Его стиль уникален, потому что он вырос в Индиане, слушая рэп обоих побережий — и при этом его флоу подверглось влиянию Среднего Запада и Юга. Благодаря этому его песни действительно увлекательные, а ритм — сумасшедший. Стоит воздать должное и Мэдлибу — их два совместных альбома действительно распахнули двери перед этим стилем музыки. Это потрясающие альбомы, их можно было выдвигать на "Грэмми". Парни предприняли необходимые шаги и проделали огромную работу».
Возможно, дело и в удачном моменте. Десять лет назад ниши для Гиббса не было. Но параллельным курсом двигались вверх и его единомышленники: Roc Marciano, Danny Brown, Pusha T, Run the Jewels, Griselda, Earl Sweatshirt и Armand Hammer — они помогли перекинуть мостик через традиционную пропасть между суровым, беспощадным рэпом и экспериментальными полетами инновации. Гиббс синтезировал классический подход к гангста-рэпу и объединил его с беспорядочной затуманенностью лучших андеграундных идей. Он заставил гору прийти к нему.
«Ребенком я не знал, что буду рэпером, но в глубин�
английский => русский: Flying Sturgeon Documentary General field: Прочее Detailed field: Кино, кинематография, телевидение, театр
Текст оригинала - английский A WORLD AWAY, SOME FLYING SPECIES ARE THE ULTIMATE GRAVITY-DEFYING GROUP... THE HATCHETFISH. IN BRAZIL’S AMAZON RIVER, WHEN HATCHETFISH SENSE AN APPROACHING PREDATOR, THEY FLING THEMSELVES TO SAFETY IN THE AIR…
LAUNCHING OVER TEN FEET ABOVE THE SURFACE. FOR A HATCHETFISH SCHOOL, CHANGING LOCATION COULD MEAN THE DIFFERENCE BETWEEN LIFE…AND BECOMING ANOTHER FISH’S DINNER.
YET A DIFFERENT FLYING FISH WORKS UNDER THE MOTTO ‘ONE FOR ALL…’
ACROSS A CONTINENT, ANOTHER FLYING FISH HAVEN LURES FISHERMEN TO BATTLE. AND FOR ONE TEAM OF BROTHERS GOING UP AGAINST A MAMMOTH BEAST… PUSHES THEM TO THE EDGE OF ENDURANCE. FRASER RIVER, BRITISH COLUMBIA. AUGUST 19, 2007. BROTHERS MIKE AND GINO DIDOMENICO BOOK A WEEKEND FISHING TRIP WITH CAPTAIN BRIAN MCKINLAY. THEIR PLAN IS TO CATCH WILD SALMON. BUT CAPTAIN BRIAN CONVINCES THE MEN TO GO FOR A FAR MORE ELUSIVE – AND EXTRAORDINARY – CHALLENGE: WHITE STURGEON.
Mike DiDomenico
I had seen sturgeon before, and I knew how big they got, and I was excited.
WHITE STURGEON ARE A FORMIDABLE FLYING ADVERSARY. FLYING IS IN THEIR DNA. INCREDIBLY, THESE LONE FISH PILOTS SOAR…TO SAVE THEIR OWN SPECIES. SOME BELIEVE THESE LEAPING LEVIATHANS ARE MASTERS OF IN-FLIGHT COMMUNICATION, CONVEYING LIFE-SAVING COORDINATES…BY TAKING TO THE AIR.
MONSTER STURGEON CAN STRETCH LONGER THAN A SURFBOARD….OVER TWELVE FEET….TOPPING THE SCALES AT WELL OVER HALF A TON. KILLERS SINCE THE CRETACEOUS PERIOD A HUNDRED MILLION YEARS AGO, STURGEON ARE PREHISTORIC SURVIVORS.
HEALTHY STURGEON ARE BORN FLYERS. THEY’RE PACKED WITH WHITE MUSCLE – TOUGH TISSUE THAT WORKS LIKE AN AFTERBURNER. AT PEAK PERFORMANCE, WHITE MUSCLE ALLOWS STURGEON TO LAUNCH THEIR HUGE GIRTH CLEAR OUT OF THE WATER… REACHING SIX FEET.
John Richert
You can imagine trying to drag in, uh, you know, an eight foot sturgeon that, that is sideways, that is flailing. It’s going to make for a, a great fight, it’s just a, a huge pull on you.
BUT UNLIKE OTHER FLYING MONSTERS, BOTTOM-FEEDING, PREDATOR-FREE STURGEON DON’T LEAP TO CORRAL PREY OR AVOID DANGER. INSTEAD, ONE THEORY SUGGESTS THEY JUMP…TO COMMUNICATE. SOME EXPERTS BELIEVE STURGEON USE FLYING LEAPS TO MARK THEIR TERRITORY LIKE GPS TRACKING: ALERTING OTHER STURGEON TO THE LOCATION OF DEEP WATER: PRIZED STURGEON FEEDING GROUND.
YET NO MATTER WHY THEY JUMP, ONE THING’S CERTAIN…ONCE HOOKED, STURGEON TAKE OFF.
Capt. Brian McKinlay
like watching a missile come out of the river, just head first, and then com-, you know, straight up, twisting in the air. You can't describe it.”
EVEN FOR SKILLED FISHERMEN LIKE THE DIDOMENCOS FLYING STURGEON ARE NO EASY CATCH. NOW, CAPTAIN BRIAN SEARCHES FOR DEEP POCKETS IN THE RIVER FLOOR - WHERE THESE BOTTOM FEEDERS HUNT THEIR FAVORITE PREY.
THE FRASER RIVER WAS ONCE BRIMMING WITH GIANT STURGEON, BUT OVERFISHING AND HABITAT LOSS HAVE TAKEN THEIR TOLL. TODAY, WHITE STURGEON ANGLING IS EXCLUSIVELY CATCH AND RELEASE.
Перевод - русский ОДНАКО НА ДРУГОМ КОНЦЕ СВЕТА ЖИВУТ И ДРУГИЕ ВИДЫ ЛЕТУЧИХ РЫБ, НАОТРЕЗ ОТКАЗЫВАЮЩИХСЯ ПОВИНОВАТЬСЯ ЗАКОНУ ТЯГОТЕНИЯ: СЕМЕЙСТВО КЛИНОБРЮХИХ. ОБИТАЮЩИЕ В АМАЗОНКЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ ЭТОГО СЕМЕЙСТВА, ПОЧУЯВ ПРИБЛИЖЕНИЕ ХИЩНИКА, ВЗМЫВАЮТ НА ВЫСОТУ СВЫШЕ ТРЕХ МЕТРОВ НАД ПОВЕРХНОСТЬЮ ВОДЫ, ЧТОБЫ ОКАЗАТЬСЯ В БЕЗОПАСНОСТИ…
ОТ СПОСОБНОСТИ СТАИ КЛИНОБРЮХИХ СМЕНИТЬ МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ МОЖЕТ ЗАВИСЕТЬ ТО, СОХРАНЯТ ОНИ СЕБЕ ЖИЗНЬ ИЛИ СТАНУТ УЖИНОМ ДРУГОЙ РЫБЫ.
А ЕЩЕ ОДНА ЛЕТУЧАЯ РЫБА ДЕЙСТВУЕТ ПОД ЛОЗУНГОМ «ОДИН ЗА ВСЕХ».
НА СОСЕДНЕМ КОНТИНЕНТЕ ЕЩЕ ОДНО МЕСТО ОБИТАНИЯ ЛЕТУЧИХ РЫБ ЗАВЛЕКАЕТ РЫБАКОВ НА ПОЕДИНОК. СРАЖЕНИЕ С ГИГАНТОМ ЗАСТАВИЛО ДВУХ БРАТЬЕВ-РЫБАКОВ ПРОДЕМОНСТРИРОВАТЬ ПРЕДЕЛЬНУЮ ВЫНОСЛИВОСТЬ. РЕКА ФРЕЙЗЕР, КАНАДСКАЯ ПРОВИНЦИЯ БРИТАНСКАЯ КОЛУМБИЯ. 19 АВГУСТА 2007 ГОДА. БРАТЬЯ МАЙК И ДЖИНО ДИДОМЕНИКО БРОНИРУЮТ НА ВЫХОДНЫЕ РЫБАЛКУ С ЛОДКИ КАПИТАНА БРАЙАНА МАККИНЛИ. ОНИ СОБИРАЮТСЯ ПОЙМАТЬ ДИКОГО ЛОСОСЯ. НО КАПИТАН МАККИНЛИ УГОВАРИВАЕТ РЫБАКОВ БРОСИТЬ ВЫЗОВ ГОРАЗДО БОЛЕЕ ИЗВОРОТЛИВОЙ — И УДИВИТЕЛЬНОЙ РЫБЕ — БЕЛОМУ ОСЕТРУ.
Майк Дидоменико
Рыбак на осетра
Я уже видел осетров, я знал, насколько крупными они вырастают, и мне стало очень интересно.
БЕЛЫЙ ОСЕТР — МОЩНЕЙШИЙ ЛЕТУЧИЙ СОПЕРНИК. ПОЛЕТ — У НЕГО В ДНК. ЧТО УДИВИТЕЛЬНО, ЭТИ ЖИВУЩИЕ ПООДИНОЧКЕ РЫБЫ-ПИЛОТЫ ВЗМЫВАЮТ В ВОЗДУХ, ЧТОБЫ СПАСТИ СВОЙ ВИД. НЕКОТОРЫЕ ПОЛАГАЮТ, ЧТО ЭТИ ПРЫГУЧИЕ ЧУДИЩА СПОСОБНЫ ОБЩАТЬСЯ В ПОЛЕТЕ — ВЫПРЫГИВАЯ ИЗ ВОДЫ, ОНИ ПЕРЕДАЮТ СОРОДИЧАМ ЖИЗНЕННО НЕОБХОДИМЫЕ КООРДИНАТЫ.
ГИГАНТСКИЙ ОСЕТР МОЖЕТ БЫТЬ СВЫШЕ ТРЕХ МЕТРОВ ДЛИНОЙ — ДЛИННЕЕ ДОСКИ ДЛЯ СЕРФИНГА — А ВЕС МОЖЕТ ЗНАЧИТЕЛЬНО ПРЕВЫШАТЬ ПОЛТОННЫ. УБИЙЦА ЕЩЕ СО ВРЕМЕН МЕЛОВОГО ПЕРИОДА, ОСЕТР ВЫЖИВАЕТ НА ЗЕМЛЕ С ДОИСТОРИЧЕСКОЙ ЭПОХИ, ТО ЕСТЬ УЖЕ 100 МИЛЛИОНОВ ЛЕТ.
ЗДОРОВЫЙ ОСЕТР — ПРИРОЖДЕННЫЙ ЛЕТУН. У НЕГО ОЧЕНЬ МНОГО БЕЛЫХ МЫШЕЧНЫХ ВОЛОКОН — ТУГИХ ТКАНЕЙ, РАБОТАЮЩИХ ПОДОБНО ДВИГАТЕЛЮ В ФОРСАЖНОМ РЕЖИМЕ. НА ПИКЕ ФОРМЫ ОСЕТР БЛАГОДАРЯ БЕЛЫМ МЫШЦАМ ВЫБРАСЫВАЕТ СВОЕ ОГРОМНОЕ ТУЛОВИЩЕ ПОЧТИ НА ДВА МЕТРА НАД ПОВЕРХНОСТЬЮ ВОДЫ.
СУБТИТРЫ: доктор Джон Райкерт, специалист по морской экологии, Калифорнийский университет в Дейвисе
Представьте себе, каково это — тянуть осетра длиной два с половиной метра, который идет боком и извивается. То есть предстоит серьезное, трудное сражение.
ОДНАКО, В ОТЛИЧИЕ ОТ ДРУГИХ ЛЕТУЧИХ МОНСТРОВ, ПИТАЮЩИЙСЯ ДОННЫМ МАТЕРИАЛОМ ОСЕТР ПРЫГАЕТ НЕ ЗАТЕМ, ЧТОБЫ ЗАГНАТЬ ЖЕРТВУ ИЛИ ИЗБЕЖАТЬ ОПАСНОСТИ. НАПРОТИВ, СОГЛАСНО ОДНОЙ ИЗ ТЕОРИЙ, ОСЕТР ВЫПРЫГИВАЕТ ИЗ ВОДЫ С ЦЕЛЬЮ ОБЩЕНИЯ. НЕКОТОРЫЕ СПЕЦИАЛИСТЫ ПОЛАГАЮТ, ЧТО ОСЕТРЫ ПОСРЕДСТВОМ ПРЫЖКОВ РАЗМЕЧАЮТ ТЕРРИТОРИЮ ПОДОБНО GPS, СООБЩАЯ ДРУГИМ ОСЕТРАМ О ЦЕННЕЙШИХ ДЛЯ ЭТОГО ВИДА ГЛУБОКОВОДНЫХ УЧАСТКАХ — НАИБОЛЕЕ ПРИГОДНЫХ МЕСТАХ КОРМЕЖКИ .
БЕЗОТНОСИТЕЛЬНО ТОГО, ЗАЧЕМ ОН ВЫПРЫГИВАЕТ, НЕСОМНЕННО ОДНО: ПОПАВШИСЬ НА КРЮЧОК, ОСЕТР ВЗЛЕТАЕТ ИЗ ВОДЫ.
Брайан Маккинли
Капитан, компания «Сильверсайдс фишинг эдвенчурс»
Из реки словно взлетает ракета: сначала голова, а потом.. ну, прямо вверх, и рыба вращается в воздухе. Неописуемо.
ДАЖЕ ДЛЯ ТАКИХ ОПЫТНЫХ МОРЯКОВ, КАК БРАТЬЯ ДИДОМЕНИКО, ЛЕТАЮЩИЙ ОСЕТР НЕ СТАНЕТ ЛЕГКОЙ ДОБЫЧЕЙ. КАПИТАН МАККИНЛИ ИЩЕТ ГЛУБИННЫЕ УЧАСТКИ РЕКИ — ИМЕННО ТАМ ДОННЫЕ РЫБЫ ОХОТЯТСЯ НА ЛЮБИМУЮ ДОБЫЧУ.
КОГДА-ТО РЕКА ФРЕЙЗЕР КИШЕЛА ГИГАНТСКИМИ ОСЕТРАМИ, НО ЧРЕЗМЕРНЫЙ ВЫЛОВ РЫБЫ И УНИЧТОЖЕНИЕ СРЕДЫ ОБИТАНИЯ СДЕЛАЛИ СВОЕ ДЕЛО. СЕЙЧАС НА БЕЛОГО ОСЕТРА РАЗРЕШЕНА ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО РЕКРЕАЦИОННАЯ РЫБАЛКА: ПОЙМАЛ-ОТПУСТИЛ.
More
Less
Образование в области перевода
Graduate diploma - Moscow State Linguistic University
Стаж
Переводческий стаж, лет: 17. Дата регистрации на ProZ.com: Mar 2021.
Having spent more than a decade with a major Russian TV channel, I
specialize in translating literally all things television, be it a book
on media theory or a broadcasting agreement, a show production bible or a
technical manual, a documentary or a business letter from a film studio
head.
As a freelancer, I have also translated texts and presentations for media outlets and real estate agencies, startups and coaches. I have done occasional consecutive interpretation at pre-production meetings, during conference calls and on set.
Keywords: advertising, article, book, documentary, English, English to Russian, entertainment, football, Japanese, literature, media, music,
native Russian, Polish, pop-culture, real estate, Russian media, subtitles, English translate, film, license agreement, literature, native Russian translator, Russia, Russian language
translation, Russian translate, Russian translator, soccer, sport, sports, subtitles, translation, translation from English into Russian, translator
Компетенция