... Издали, в лесном коридоре, оно показалось веселое и нарядное, сияющее необыкновенно чистой и ровной желтизной. Я подошел поближе: это было заброшенное поле, давно не паханное и не сеянное, и теперь густо заросшее какими-то невысокими растениями-кустиками. От них вдруг дохнуло приятным горьковато-цветочным ароматом. «Да это сурепка, — вспомнил я когда-то читанный ботанический атлас, — что-то вроде сорняка...».
Свежий ветер пробежал над живым ковром, все поле заиграло и запереливалось золотистыми волнами, которые докатывались до затененной солнцем стены леса, образуя удивительный контраст темно-зеленого и ярко-желтого. «Будто драгоценная чаша в малахитовой оправе» — мелькнуло сравнение.
Высоко в знойном июньском небе парил коршун. Жара предвещала грозу. Над западной частью горизонта уже темнела громадная туча, набухая дождем. И только в зените неровные, быстро смещающиеся края облаков ослепительно сверкали расплавленным серебром, источая нестерпимый свет. Ветер усиливался, все соцветия сурепки быстро раскачивались, будто исполняя какой-то экзотический танец.
Звенело, страстно и не переставая, множество невидимых глазу жаворонков. Будто перед грозой пели и цветы, и лес, и это далекое от человеческих селений поле. Но вот теплые серые комочки упали откуда-то с неба и зависли над кустиками золотистой сурепки. Некоторые жаворонки вились над самым полем, перепархивая от цветка к цветку и наполняя окраину неумолчным пилением. Другие, часто трепеща крылышками, поднимались вертикально и зависали метрах в четырех-пяти над землей и также громко славили жизнь.
Предгрозовые облака громоздились по всему небу, кое-где иссиня-розоватые, будто раскаленные изнутри, и я увидел, что над лесом осталось лишь небольшое голубоватое окно, из которого прямым широким водопадом прорывались к земле лучи, заливая теплым мягким светом все летнее благоухающее цветение. А в напряженном, наполненном электричеством воздухе беззвучно бушевала метель из летящего вокруг осинового пуха. Но вот где-то оглушительно ударил гром, и первые крупные капли дождя шумно хлестанули по золоту цветов сурепки. В тот миг, когда пришел ливень, вдруг показалось, что вся живая природа свободно и облегченно вздохнула, что все деревья, растения, птицы и звери обрадовались сверкающему, всполошному, сотканному из толстых водяных струй, дождю.
До нитки промокший, один среди затуманенного и вдруг притихшего, словно бы придавленного стихией поля, я также молча наслаждался упоительным счастьем человека, которому один, от силы два раза в году дано увидеть и ощутить прекрасное смятение в природе. | A lo lejos, un hermoso resplandor del más puro y uniforme color amarillo, ponía un toque alegre y festivo en el corredor del bosque. Cuando me acerqué, vi que se trataba de un campo abandonado que no había sido cultivado por años, en el cual ahora proliferaban en toda su extensión unos pequeños arbustos que repentinamente comenzaron a exhalar un agradable aroma floral de leve amargor. Es colza silvestre – me dije, recordando lo que había leído años atrás en un atlas de Botánica – una especie de maleza. El viento fresco sopló sobre la alfombra viviente y todo el campo comenzó a mecerse en radiantes olas doradas que avanzaban hasta la parte sombreada del bosque para crear un fascinante contraste entre el verde oscuro y el amarillo intenso, evocando la imagen de una fuente de oro puro ribeteada en malaquita. En lo más alto del tórrido cielo de junio planeaba un halcón y el calor intenso anunciaba la tormenta. En el poniente, sobre el horizonte ya se oscurecía una enorme nube colmándose de lluvia. Solamente escasas nubes blancas, de formas irregulares y cambiantes, refulgían en el cenit como plata fundida en un insoportable derroche de luz. El viento se hizo más fuerte y todas las flores de colza se balancearon al unísono con gran rapidez como ejecutando una danza exótica. Una multitud de alondras ocultas trinaba constantemente con tal vehemencia que diríase que las flores, el bosque y este campo, apartado de los asentamientos humanos, cantaban todos a una voz aguardando la tempestad. De alguna parte del cielo se habían desprendido unos cálidos grumos grises que colgaban sobre la colza dorada. Algunas alondras volaban en círculos sobre el campo o revoloteaban de flor en flor invadiendo el entorno con su persistente canto. Otras, batiendo las alas sin cesar, se elevaban en dirección vertical para quedarse suspendidas a cuatro o cinco metros del suelo y cantar con todas sus fuerzas loas a la vida. Por todo el cielo se acumularon las nubes precursoras de la tormenta, tomando aquí y allá extrañas tonalidades azules con reflejos rosáceos, como si estuvieran ardiendo por dentro y entonces vi que sobre el bosque apenas quedaba una pequeña ventana azulada por la cual se precipitaba hacia la tierra una amplia cascada de rayos que cubría con su cálida luz toda la aromática floración estival. Un silencioso remolino de pelusa de álamo se desencadenaba en el aire tenso, saturado de electricidad. Entonces, un trueno retumbó no se sabe dónde y las primeras gotas de agua golpearon fuerte y estrepitosamente sobre el áureo manto de la colza. En ese instante, al comenzar el aguacero, fue como si de pronto toda la naturaleza viva hubiese comenzado a respirar con alivio gozando de plena libertad y todos los árboles, arbustos, aves y fieras del bosque se regocijasen bajo la lluvia, brillante y convulsa, urdida con gruesos hilos de agua. Empapado hasta los huesos, solo en medio de aquel campo nublado y súbitamente silencioso, como aplastado por la furia de los elementos yo disfrutaba también en silencio de la embriagadora felicidad que experimenta el hombre que tal vez una, o a lo sumo dos veces al año, goza del privilegio de presenciar y sentir una extraordinaria perturbación en medio de la naturaleza. |